НА СУШЕ И НА МОРЕ 1966

— Тридцать лет по Саянам ходите, Александр Владимирович, — сказал Суслов, — вам надо бы памятник поставить.

— Геолог — вечный бродяга, скиталец, — задумчиво ответил Львов. — Это его работа, его жизнь! Давайте, друзья, я лучше почитаю вам свои стихи…

Едва слышно скрипели деревья, шептались во мраке могучие кедры. С реки доносились всплески воды, рядом глухо стучали копытами стреноженные лошади, позвякивали боталы. На небе мерцали далекие звезды. Ярко пылал костер из смолевых веток. Профессор негромко, задумчиво декламировал:

На тоненькой ножке в трущобе лесной
Меж мхами саранка росла.
Она пробудилася ранней весной
И летом роскошно цвела.
Из нежных и цепких зеленых оков
Стремилась лишь к солнцу одна,
Ловила краями своих лепестков
Лучи его жадно она…
Но скоро наскучил ей солнечный свет,
Над лесом промчалась гроза,
И старые сосны держали совет,
Скрипели на все голоса.
И в споре горячем, кивая главой,
Махали ветвями оне,
Но было так тихо внизу под сосной,
Как будто бы в сказочном сне…
И хочет саранка всю правду узнать:
О чем это ветер гудел,
О чем это сосны старались кричать,
Поток так сердито шумел?
«На что мне и солнце, и неба лазурь,
Пусть ветер бы правду сказал», —
Роптала саранка. «Нет жизни без бурь» —
И ветер саранку сорвал…

[33]

До глубокой ночи горел большой костер, бренчала балалайка. Андрей Краснов несколько раз с шутками и прибаутками принимался за свою «сибирячку».

Потом дружно пели о славном Байкале, о бродяге, бежавшем с Сахалина, о молодецкой удали…

Встреча

К ночи разыгралась гроза. Избушка тряслась, стонала. Ветер и дождь звонко бились в окна зимовья.

Степке не спалось. Он зажег огарок свечи, поставил в банку на полочке. В лесу глухо щелкнуло: это переломилась пополам сухостоина. Степка закрыл глаза. И в багровом зареве пожара замелькала седая голова дедушки, падали, охваченные пламенем, деревья. Степка открыл глаза — кошмарное видение исчезло. Сон не шел. Вспомнились те двое, которых он видел сегодня в лесу. Зачем они пришли сюда? Неужели ищут его? Ему непрестанно мерещился рыжий мужчина в шляпе-котелке.

«Эх, тятька, тятька! За золотом погнался, как будто только в нем счастье», — с болью в сердце думал Степка. Неужели все было когда-то по-другому? Неужели три года назад на берегу Байкала он, одиннадцатилетний мальчишка, стоял рядом с родным отцом?

Неожиданно распахнулась дверь, и в избушку шумно ввалились люди. Могучий удар грома потряс землю.

— Вот это буря! — сказал один из вошедших, откидывая капюшон. Степка в испуге метнулся в угол, узнав усатого. «За мной!» — мелькнула мысль.

— Назад! — дико закричал Степка, хватаясь за винтовку. — Поворачивай, говорю!

— Ты чо, очумел! — рявкнул усатый и сильным ударом выбил оружие из рук. Потом поднял винтовку, вынул затвор и положил его в карман плаща.

— Так-то лучше! С перепугу можно и человека убить! — сказал он, осматривая винтовку. — А штука добрая, бельгийская. Да и охотник, видимо, не промах. Посмотрите, Лександр Владимирыч, он снял прицельную рамку, оставил одну мушку. В горах расстояния изменчивы, охотник верит глазу.

Снимая брезентовый дождевик, бородатый старик в белой фуражке тихо сказал:

— Поставь, Краснов, лошадей за избу, там потише.

Носатый вышел. Свеча замигала от ворвавшегося ветра, потухла. Степка сжал в темноте рукоятку ножа.

— Ты не бойся, мальчик. Мы геологи, изучаем Саяны. — Длинный, яркий луч фонарика рассек тьму, побежал по стене, отыскивая свечу. Степка облегченно вздохнул, пряча нож под тюфяк. Старик зажег свечу.

— Кто ты? Как сюда попал? — спросил он, с интересом рассматривая подростка. Обветренное закопченное лицо, грязные руки исцарапаны, видны ссадины, синяки и ожоги. Копна спутанных темных волос прикрывает упрямый лоб. Прожженная куртка висит лохмотьями. В рваных штанах, стоптанных броднях, грязной рубахе с расстегнутым воротом мальчик казался жалким, бесприютным, заброшенным.

Парнишка молчал. Он отвел глаза в сторону. На лбу появились морщинки, глаза сузились, потемнели, запекшиеся губы свело судорогой. Степка криво усмехнулся и молча лег на нары.