НА СУШЕ И НА МОРЕ 1966

— Мой друг, тоже ученик Петропавловского и друг Вячеслава. Старший его товарищ, человек, преданный нашему делу и, как директор специального биохимического института, располагающий огромными возможностями. Вы знаете, Аветик Иванович, почти все становится на свои места. Здесь они были вдвоем.

— Для чего мог понадобиться Вячеславу Михайловичу именно Колесников?

— Для того чтобы вылечить его. Колесников у себя в институте тоже продолжает поиск, начатый Петропавловским.

В свое время ученики Петропавловского разделились на две группы. Образовались два дополняющих друг друга направления. Мы занялись биофизическими проблемами, а Колесников и его сотрудники — биохимическими. Процессы, о которых рассказал Вячеслав Михайлович, идут на молекулярном уровне. Изменения в организме, вызываемые Биоконденсатором, могут быть подправлены биохимиками.

Аветик Иванович, мы на правильном пути. Помогайте распутывать дальше. Итак, Вячеслав сумел привлечь этого старого черта, Петра Колесникова. Но как ему это удалось? Даже для Вячеслава он не мог согласиться ни на что противозаконное.

А выходит, если Петр Петрович здесь присутствовал, он стал соучастником проведения опыта на человеке. Нет, на него это не похоже.

— Значит, Вячеслав Михайлович что-то придумал.

— Схитрил, конечно, но как? Вызвать Петра с юга он мог довольно просто. Туг такая дружба, сплоченность и взаимовыручка, что ни болезнь старика, ни его всегдашняя занятость не помешали бы. Я уже вижу, как он, чертыхаясь (ругатель он страшный!), вваливается к Вячеславу и глухим голосом произносит: «Нашкодили, мерзавцы, впутались, подрываете устои науки и зарвались!» Все это напускное. Колесников сердечен и отзывчив. Конечно, он и помог Вячеславу. Вот вошли они сюда. Вячеслав рассказал ему все как было. Поставил его на то место, где был сам, и пошел туда, где был Назаров.

— Нина Константиновна, теперь я крикну стоп!

— Ой, на самом увлекательном месте меня перебиваете, я ведь уже чувствовала, как все происходит…

— А нрав Колесникова? А его порядочность? Вы же сами только что говорили: не будет он соучастником в опыте на человеке.

— Верно. Вот и спуталось представление о происходившем, не так четко видна картина.

— Не тревожьтесь, сейчас прояснится. Все дело в конверте.

— В каком еще конверте?

— Большой конверт, и в нем несколько бумажек. Вы так обрисовали их обоих, что я отчетливо представил, где они находились и что делали. Вячеслав Михайлович приготовил Колесникову записку. Запечатал ее в конверт и дал его в тот момент, когда пошел на место Назарова. Уже оттуда он крикнул: «Читай!»

Думается легко, мысли обгоняют одна другую. Неужели конденсатор?..

— Нина Константиновна, а вы знаете, как-то несерьезно получается. Ну к чему эта таинственность и, главное, спешка?

— Таинственность? Никакой таинственности. Просто Вячеслав никого, кроме Колесникова, впутывать в это трудное, щекотливое и даже опасное дело не решался. А спешка… Тут уж совсем просто. Времени на обстоятельное исследование у него не было. Психиатры говорят, что, если болезнь, подобная той, что у Назарова, затягивается, она переходит в хроническую. В этом случае процесс становится необратимым. Ни одного дня нельзя упускать. Оставалось одно — испробовать на себе и этим самым поставить Колесникова в безвыходное положение. Да, спешить Вячеславу надо было. И первые слова в записке, по-видимому, такие: «Времени на исследование нет!»

— Тогда следующие: «Подвергаюсь воздействию Биоконденсатора».

— Правильно. Как хочется чтобы прояснилось… Нужно зрительно представить… Дальше могло быть примерно такое: «Всего я должен принять четыре биодозы, то есть пробыть у конденсатора четыре минуты. Контрольные часы я включил. Заболею — лечи. Вылечишь меня, не побоишься лечить и Назарова».

— Метод лечения подобных болезней апробирован?

— Не совсем, на человеке он не проверен. Колесников и не рискнул бы начать с Назарова, коль нет согласия больного. А на добровольцах уже можно пробовать новые препараты, такие, например, как РБ-202… Ваши соображения о записке в конверте подходят, Их принимаешь без внутреннего сопротивления. Я представляю, как Петр перечитал записку с присущей ему дотошностью не меньше двух раз, взглянул на контрольные часы и только потом обернулся к Вячеславу, чтобы обрушить на него поток ругательств. Но было уже поздно. Директор забыл прошлое. Он уже не мог вполне владеть собой, жил, как и Назаров, подчиняясь чьим-либо командам, как автомат.

— Тогда в записке содержалось все, вплоть до инструкций, как действовать Колесникову дальше.

— Несомненно, Вячеслав предусмотрел и такую деталь, как анализы.

— Не понимаю.

— Старика надо было убедить, что на эксперимент он идет совершенно здоровым. Кроме того, необходимы были исходные данные, факты. Вот для этого Вячеслав предварительно сдал на анализ кровь, снял электроэнцефалограмму, проверил основной обмен. Я убеждена, что в конверте лежали и эти документы.

— Проверим, Нина Константиновна, позвоните в клиническую лабораторию.