На суше и на море. 1967-68. Выпуск 08

В то утро Рою и мне надо было идти в разных направлениях. Рою предстояло сопровождать группу чиновников в восточную часть острова, а я намеревался поохотиться в джунглях за деревней. Из всех онгхи моим проводником согласился быть только их вождь — Канью, остальные предпочли Роя. Если учесть, что я пошел на охоту ради их же пользы — они обожают мясо диких кабанов, — их поведение казалось бессмысленным. Но было совсем не так. Через Симоне передали мне, что на охоте от них не будет никакой пользы: они безоружны, последнее копье сломалось две недели назад. Собаки тоже, видимо, разделяли мнение хозяев. Когда Канью позвал их, подошли только три, и то неохотно, остальные продолжали лежать возле костра. Шагов через сто две собаки сбежали, а в следующее мгновение убежала и третья.

Нам оставалось только положиться на собственные слух и зрение, а выслеживание дичи в этих джунглях казалось делом нелегким. Тропинка хорошо просматривалась, но заросли оказались невероятно густыми; на расстоянии ярда в любую сторону мы ничего не видели. Лиственный покров над головой был столь же густым и к тому же опутан ползучими растениями. Землю под деревьями покрывал ковер из диких цветов — синих, желтых, розовых, причем одни были похожи на колокольчики, другие — на шарики.

Без Канью я бы заблудился в этом лесу, где никогда не раздавался стук топора. Джунгли оставались такими же, какими их создала природа много тысячелетий назад.

Канью шел впереди. Я заметил, что его взгляд часто скользил по верхушкам деревьев, где ворковали плодоядные голуби. В одном месте он остановился и указал на что-то. Я подумал, что он просит меня подстрелить птицу, но это было не так. Канью показывал на огромный улей и с восторгом шептал: «Макки, маккн», имея в виду диких пчел. Он был просто заворожен своей находкой. Позднее он обязательно вернется сюда со своими товарищами и достанет эту восхитительную пищу.

Вскоре мы вышли на открытое место, где виднелась протока футов в тридцать шириной. Ее нам предстояло перейти по упавшему стволу мангрового дерева. Канью шел первым, уверенно и быстро, а я застрял на середине. Меня не столько пугала необходимость удерживать равновесие, сколько мысль о том, что случится со мной, если я свалюсь в грязную протоку с топкими и заболоченными берегами. Я повернул обратно.

— Канью! — позвал я с «исходной позиции».

Канью в это время был уже на другой стороне, но, услышав мой зов, так же быстро и уверенно вернулся. Он взял у меня винтовку и, держа за руку, благополучно провел по стволу. Теперь я чувствовал себя увереннее до тех пор, пока до твердой земли оставался всего один шаг: в этот миг под моей ногой обломилась гнилая ветка и с треском полетела вниз. Ветка не осталась в том месте, где упала, а начала тонуть, потому что внизу оказалась не грязь, а плывун.

На другой стороне протоки мы всерьез занялись поисками дичи. Каждые несколько шагов Канью останавливался и прислушивался. Я неоднократно замечал, что он высматривает в кустах зверя или его следы на земле. Примерно через милю мы оказались возле заброшенной деревни. Середина хижины обвалилась, но нары по ее стенам уцелели. Мы присели на них отдохнуть. Мне хотелось расспросить Канью, когда онгхи покинули это место и почему, но из-за незнания его языка я должен был выбрость эту мысль из головы. Желая нарушить гнетущую тишину, я решил использовать свои скудные познания в языке онгхи.

— Канью, — сказал я. — Куи? («Куи» на языке онгхи означает «свинья».)

Канью печально покачал головой:

— Куи нарема, — ответил он.

Я был удручен: ведь «нарема» означает «нет» или «ничего». Разговор был окончен: на языке онгхи я знал лишь эти два слова.

К моему удовольствию, Канью нисколько не обескуражили наши неудачи, и он с прежним усердием продолжал поиски дичи. Мы немного отклонились в сторону от первоначального курса, но лес оставался таким же густым. Затем мой взор привлекло огромное хлопковое дерево со стволом диаметром более 8 футов. Такого огромного дерева я никогда не видел и даже не представлял, что оно может существовать. Шагов через сто я обнаружил еще одного «гиганта» — фикус, радиус ствола которого достигал двенадцати футов. Я ужасно сожалел, что не взял с собой фотоаппарата. Но даже с фотоаппаратом я ничего не смог бы сделать. Чтобы поймать это дерево в видоискатель, надо было отойти на несколько десятков футов, а в здешней чаще это просто невозможно. Гиганты древесного мира навеяли на меня такое благоговение, что я оборвал все растения, обвивавшие их стволы, чтобы они могли еще больше вырасти в ширину и высоту.