На суше и на море - 1970

— А не могло так случиться, что вы никого не заметили, а вас видели?

— Где же это?

— В три часа дня в верховьях Малой Лабы, на правом берегу, — говоря это, Андрей Аверьянович глядел в бумагу, лежавшую на его конторке, словно сверялся с написанным. Ничего подобного записано у него не было, просто он решил проверить, как отреагирует на его вопрос этот уверенный в себе Лузгин.

На этот раз он ответил не сразу. Лизнул языком узкие губы, попытался усмехнуться.

— Никак не мог я там оказаться в три часа дня, — сказал он по-прежнему уверенно и напористо, — потому что в два часа еще был на пастбище колхоза Кирова. Это и пастухи могут подтвердить, и экспедитор товарищ Курашвилн.

— А сколько же времени нужно, чтобы с тех пастбищ добежать до верховьев Малой Лабы?

— Часа два, никак не меньше.

— Если часа два, — спокойно произнес Андрей Аверьянович, — тогда могли увидеть. Курашвили сообщил здесь, что часы его показывали тбилисское время, то есть на час вперед против местного. Расстался он с вами в два часа по своим, значит, в час дня по местному. Так что вполне могли встретить вас в три часа на Малой Лабе.

Лузгин соображал. Тонкие губы его разжались, прямой нос сморщился, вот-вот он зарычит.

— Не был я там, — резко, срываясь на высокие ноты, почти выкрикнул Лузгин. — Кто видел? Пусть докажет.

— У меня больше вопросов нет, — сказал Андрей Аверьянович.

Последним допрашивали обвиняемого. Кушелевич стоял на своем: в Моргуна не стрелял. Кто стрелял, не видел, никаких объяснений тому, что следов стрелявшего не обнаружили, дать не может.

Седоусый заседатель пытался ему помочь, спросил, не целился ли в него Моргун. Но Кушелевич не принял этой помощи и ответил, что Моргун держал ружье «на руке», еще не целился.

Допрос окончен. Помолчав с минуту, судья поднял голову от бумаг и спросил:

— У обвинителя есть заявления?

Обвинитель сказал, что у него заявлений нет. Андрей Аверьянович встал.

— У меня есть.

Судья откинулся на спинку стула.

— Мы вас слушаем.

— Судебное разбирательство, — начал Андрей Аверьянович, — дало нам в руки новые факты, пролив свет на взаимоотношения жителей поселка Желобного, на их отношение к Кушелевичу. Яснее вырисовалась и фигура самого Кушелевича. Это бесспорно добросовестный, влюбленный в свое дело работник, любящий муж и отец, гуманный человек — хранитель живой природы, изучать и оберегать которую он считает своей обязанностью. Это наш современник, советский человек шестидесятых годов во плоти, мы гордимся такими, говоря: смотрите, какие выросли у нас люди, как высоки их моральные качества! И такого человека видим мы не на Доске почета, а на скамье подсудимых. Как же это случилось? Что привело его на эту скамью?

Кушелевич столкнулся с темной, враждебной нашему обществу силой, — продолжал Андрей Аверьянович, — с браконьерами, с теми, кто расхищает народное достояние, с людьми, которые нарушают советские законы, понимая, что действия их есть преступление. Кушелевич и здесь поступил, как должен поступать настоящий советский человек — пошел навстречу опасности и помог органам милиции схватить браконьеров за руку. Из материалов дела ясно видно, что Кушелевичу за это грозили расправой и угрозы были не шуточные: на свободе остались родственники арестованных браконьеров, остался Григорий Моргун, который в этот раз не угодил за решетку, но все знали, что он был одним из самых дерзких нарушителей законов, человек властный и, по свидетельству односельчан, скорый на расправу. Насколько такие угрозы серьезны, могут засвидетельствовать местные жители — на их памяти не один случай расправы браконьеров с лесниками и наблюдателями заповедника…

Андрей Аверьянович сделал паузу. Слушали его внимательно, заседатель с седыми висками даже головой иногда кивал в знак согласия.