На суше и на море - 1971

Подошла еще одна представительница «великих, но малых», как они себя в шутку называли, быстро представилась:

— Эттырантына, Институт я уже окончила. Теперь работаю терапевтом во-он в той больнице. Скоро поеду в Анадырь.

— А по национальности вы кто?

— Чукчанка.

Все эти бойкие девушки родились в тех самых селениях, где еще недавно медведь почитался божеством, а самым уважаемым человеком был невежественный шаман.

Страшно вспомнить прошлое аборигенов. В конце XIX века А. П. Чехов писал, что они «никогда не умываются, так что даже этнографы затрудняются назвать настоящий цвет их лица, белье не моют, а меховая их одежда и обувь имеют такой вид, точно они содраны только что с дохлых собак». Чехову вторил дореволюционный исследователь Дальнего Востока Н. В. Слюнин: «На монотонном тоне истории охотско-камчатского края одно ясно вырисовывалось, что край этот постепенно клонился к упадку, Средства к жизни истощались, культура и образование не проникали сюда…»

На заре Советской власти, когда ленинская национальная политика только начинала свое триумфальное шествие, жители побережья — эвены писали в Москву: «Мы, тунгусы 22 родов, собрались на общую сходку-съезд, услышали доброе слово от больших начальников, присланных Советской властью Дальнего Востока. Мы узнали и поверили сейчас, что большие советские начальники — наши отцы и братья…»

Они не ошиблись, те «тунгусы 22 родов». Уже в 1923 году Дальневосточный революционный комитет принял постановление о полном государственном обеспечении школьников, живущих в интернатах, детей охотников и оленеводов. «Большие советские начальники» научили кочевников обрабатывать землю и выращивать овощи, разводить коров, свиней, лошадей. Научили пользоваться техникой в рыболовстве, оленеводстве и дали эту технику. Теперь рыбаки выходят на промысел далеко в море на своих колхозных сейнерах. Бывшие оленеводы-кочевники живут оседло, а кочуют со стадами лишь пастухи, поддерживающие радиосвязь с центральными усадьбами.

А дети этих пастухов учатся в институтах.

Прежде мне думалось, что в советских условиях, когда каждый может учиться, где ему хочется, распространение образования среди ранее отсталых народностей не такое уж сложное дело. Но оказывается, недостаточно лишь предоставить возможность, нужно еще и по-особому внимательно помогать. Ибо вековое отставание народа оставляет в психологии людей глубокий, труднопреодолимый след.

Девушки рассказывали, что некоторые из них первое время чувствовали себя неуютно в большом и шумном Хабаровске. Случалось, подолгу стояли на обочине дороги и ждали, когда пройдут все машины. А когда же они все пройдут?

И все же научиться ходить по улицам оказалось самым простым делом. Труднее им было войти в бойкую студенческую среду. И тут снова помогли терпеливые и внимательные воспитатели и преподаватели.

С 1949 года при Хабаровском медицинском институте существует отделение народов Севера. Это вроде подготовительного факультета, где будущие студенты, живя на полном государственном обеспечении, оканчивают среднюю школу, а заодно постепенно входят в необычный для них ритм городской жизни. Сейчас на этом отделении учатся представители 20 национальностей Севера и Дальнего Востока…

Я уплывал из Хабаровска рано утром на белой «Ракете». Амур растекался бесчисленными протоками меж низких, почти вровень с водой островов. Тянулись луга, ровные, как поля стадионов, желтели песчаные отмели. Кое-где поднимались невысокие стенки тальника, растущего, казалось, из самой воды. Иногда мелькал на берегу чистый осинничек, невольно вызывавший «грибные» ассоциации. Маячили над горизонтом синие сопки и вновь тонули в безбрежной равнине. И снова — протоки, протоки, как голубые лабиринты.

Мимо проплывали деревни. Оттуда, с барж-пристаней, махали нам белым флагом — нет, мол, пассажиров, и мы на скорости проносились мимо.

На этот раз я сидел в рулевой рубке, слушал рассказы речников.

— Топляки рубим крыльями, р-раз — и пополам. Хуже, когда бревно наискось войдет. Никакими силами его не вырвешь.

— Штормы тут часты. Волны по «Ракете» словно молотом бьют.

— Одна «Ракета» поднырнула под волну и воткнулась в дно. Капитан не растерялся, дал задний ход и выплыл на поверхность.

На мои недоверчивые взгляды речники усмехались, пожимали плечами: на Амуре чего только не бывает…

— А вон в той, Малышевекой, протоке писанцы есть на камнях. Нанайцы сказывают, будто разрисовали их, когда три солнца на небе светило и камни от жары размягчилиеь. Потом шаман два солнца сбил. Камни затвердели, и писанцы сохранились…