На суше и на море - 1974

— Спасибо, Андре. Я ее сочинил в крепости Моро. Уж и не думал, что выберусь оттуда. Что? Трое суток сидел в «нише», потом полдня в «лягушатнике». Три раза тонул, три раза меня выволакивали из «лягушатника» и опять в «нишу» заталкивали, а бедняга Рафаэль не выдержал — на бутылку с отбитым горлышком его сажали, я тебе говорил про него. Взяли нас вместе, и он сказал, что списки людей из портовой организации у меня. Что? Я уж думал: конец. Кинут к акулам, они меня притащили к «аквариуму» поглядеть, как это делается: какого-то мальчишку бросили к рыбкам, так они его за пять минут разорвали в клочья. И вдруг выстрелы, крики, вбегают бородатые парни, вытаскивают меня из «ниши»…

Вверх-вниз, вверх-вниз… Крепость Моро маячит за кормой. Белые, покрытые налетом соли стены, уходящие в воду; башни, узкие бойницы. Когда-то крепость охраняла вход в бухту от карибских пиратов, но в годы диктатуры Батисты там была тюрьма. Душили обручем, пытали. «Нипш» — это узкие зарешеченные выемы в стене, «лягушатник»— бассейн три метра на два, но глубокий, с отвесными стенками. И еще в тюрьме был «аквариум», в котором жили акулы. Их кормили трупами заключенных, а иногда и живыми людьми.

— … Толстомордого, что колотил меня цепью, я нашел на другой день, после того как мы вошли в Гавану. С ним рассчитались по заслугам. Плакал, как баба…

— …А мои тюремщики все сбежали. Что? Сбежали.

— …Карина научилась готовить курицу по-бразильски. Приходи. Ты давно у нас не был.

— …Работа, Андре. С утра до ночи: видишь, как русские парни жмут? «Давай-давай!» Думал, после Революции отдохну, черта с два. А помнишь, какую я речь закатил на твоем процессе? Что?

Когда-то Бип защищал Андре в гаванском городском суде и сумел добиться его освобождения. Андре рассказывал, что Бип в первую очередь вел дела рабочих, пока сам в конце концов не угодил в тюрьму за связи с революционерами. И стихи неплохие сочинял. Всем известна его песенка «Бип-бип» — ее он написал, когда в небе летал первый советский спутник, а «Плечом к плечу, ребята!» пели повстанцы в батальонах Че и Камило Сьенфуэгоса. Отличный парень, Бип. «Уно… дос… трес…»

IX

— Подъем! — кричит Андре. — Арика, дитя, проснись!

— Я не дитя, — бормочет девушка. — Только я чуть-чуть полежу. Я сегодня так рано встала.

Она перебирается в каюту, устраивается на диванчике. Андре заводит двигатель. За кормой вскипает вода. А погода-то портится: усиливается ветер, и волны становятся все круче. Когда катер проваливается между ними, днище с громом ударяется о воду. Удилища вставлены в пазы, мечутся в волнах блесны и резиновые рыбки. Чайки табунками летят со стороны океана к берегу. Наверное, будет шторм. Пора возвращаться.

Обгоняя нас, один за другим проходят в бухту Морского клуба катера участников соревнований. Вот уже и пирс показался и на самом его краю… Что это так забеспокоились Андре и Бип? Там стоят две женщины. Одна — высокая, худощавая, брюнетка, другая — низенькая, розоволицая, огненно-рыжая толстушка.

— Дед, обними Арику, — говорит Андре. — Быстрее.

— Вот еще! — восклицает Арика.

— Арика, это Анна и Карина, — осипшим вдруг голосом шепчет Бип. — Святая мадонна, если Анна что-нибудь заподозрит! Что?

— Ладно уж, Бип, так и быть. Дед, обними меня, если хочешь, — засмеявшись, говорит Арика. — И это — революционеры, продырявленные вражескими пулями?! «Плечом к плечу, ребята!»

Я обнимаю Арику. С лиц женщин на пирсе соскальзывает настороженное выражение. Бип и Андре реабилитированы полностью.

Х

Потом мы взвешиваем и измеряем рыб возле столика судейской коллегии. Две макрели потянули на двадцать шесть килограммов, парусник — на сорок три. Рыб подвешивают к специальной перекладине, и, довольный, улыбающийся, Бип с одной, Андре с другой стороны от парусника фотографируются.

Через час мы едем домой. Бип и обе женщины — в его еще почти новом кадиллаке, а мы — Андре, Арика, я и Джо — в нашем «Чарли».

Вечереет. Вспыхивают огни рекламы. Со стороны океана слышен гул: разгулявшиеся волны со всего маху ударяются о гранитную набережную и кое-где выплескиваются на асфальт. Хорошо так ехать. Тесно, неудобно, но хорошо. Ехать бы и ехать, все мчаться бы по набережной и слушать рокот мотора, грохот бьющихся в гранит волн, видеть, как в глазах девушки мелькают алые, фиолетовые, синие и зеленые блики рекламных огней. Но лепта набережной не бесконечна, вот уже и улица Сан-Педро. «Чарли» втискивается в ее узкое русло, показываются корпуса холодильника, портовых мастерских, мачты рыболовных судов. Визжат тормоза. Приехали.

— Прости, дед, но мы не сможем встретиться на суше, — говорит Арика и показывает обручальное колечко, тускло блеснувшее на пальце. — Такое тесное стало, не снять… Ждут меня дома. Но если тебе понадобится деталь…

— И рыбацкий пояс, — вздохнув, говорю я. — И черный кофе.

— Конечно! Мы же еще пойдем в море.

— Дед, забирай рыбу, — прерывает ее Андре. — Чао!