Здесь же, неподалеку, мы находим еще одно животное, которое упоминается почти всегда, когда речь идет о скорпионах. Это сольпуга, что значит «бегущая от солнца». Название меткое: днем, кроме как в укрытии, ее нигде больше не встретишь. Но под этим названием ее мало кто знает. Все ее предпочитают величать фалангой. Так она и будет фигурировать в нашем рассказе. Это замечательный в своем роде зверь. Стоит обнаружить фалангу, как она закидывает назад переднюю часть туловища, складывается чуть ли не вдвое и начинает пищать самым удивительным образом, скакать на месте и размахивать длинными передними лапами. Лапы у нее «волосатые», в щетинках, а на концах присоски. Голова большая, разделенная на две половинки, почти такая же по размерам, как брюхо, если оно пустое. А вот у наевшейся фаланги брюхо отвратительно раздувшееся: того и гляди лопнет. В ложбинке, вдоль головы, глазки — маленькие, блестящие. Пищит фаланга, издавая «скрежет зубовный». Правда, настоящих зубов у нее, конечно, нет, но зато есть челюсти — черные, мощные, кривые, как ятаганы, и зазубренные — по две на каждой «полуголове». Верхние и нижние перекрещиваются наподобие клюва у клеста (биологи называют их хелицерами).
Отправив ее в склянку, никого к ней нельзя сажать. Фаланги крайне драчливы. Если скорпионов можно сажать вместе по «весовым категориям» и даже, если они не голодны, разных размеров, то с фалангами дело обстоит не так. Их единоборство полно неожиданностей, когда партнеры почти равны по силам. Сцепившись хелицерами и передними лапами, они некоторое время кружат, словно бы изучая друг друга. Затем борьба идет «на силу»: кто кого. И вдруг неожиданный прием, и одна из соперниц заваливается на бок, а более удачливая не преминет воспользоваться таким преимуществом, впивается той в грудь и поедает заживо, двигая хелицерами до тех пор, пока не останутся от проигравшей сражение жалкие останки. Любопытны поединки фаланги и скорпиона. Вооруженный помимо всего прочего весьма древним инстинктом, паук норовит схватить скорпиона за членистый хвост, ближе к игле, и чаще всего ему это удается. Правда, иногда фаланга получает несколько уколов, но они мало для нее губительны, если не поражают головогрудь.
Схватив скорпиона за хвост, фаланга начинает пережевывать его своими челюстями, пока хвост не надломится и не повиснет — тогда скорпион обезврежен. Затем, перебирая челюстями по хвосту, фаланга добирается до более мягкого туловища и пожирает скорпиона.
Фаланг не любят не только за их отталкивающую внешность. Им долгое время приписывали и необыкновенную ядовитость. Но в конце концов было установлено, что своего яда у них нет и они способны лишь занести в ранку инфекцию, так как на челюстях у них постоянно находится трупный яд. Впрочем, позднейшие исследования показали, что фаланги вообще не способны прокусить человеческую кожу.
Здесь же, в камнях, мы находим странное гнездо — на паутине повисли крупные, с орех, грушевидные беловатые коконы, рядом висят покровы жуков и кобылок, суетится маленький черный паучок с красными точками на блестящем брюшке. Вот с ним-то уже шутки плохи, ведь это знаменитый каракурт, яд которого в пятнадцать раз сильнее яда гремучей змеи.
Попадаются под камнями и змейки. Слепозмейка похожа на червя с ее почти одинаковыми головой и хвостом. Голову распознают лишь по черным, едва заметным глазкам. Ее сходство с червем дополняет красно-бурая чешуя. А вот изящная контия — теперь ее называют эйренисом. Она оливково-серая, а на шее, там, где у ужа желтые пятна, у эйрениса черный ошейник. Поэтому змейку зовут ошейниковым эйренисом. Обе эти змейки безвредны и питаются насекомыми.
Пора возвращаться. Даже за такую короткую экскурсию мы узнаем немало интересного. То ли еще нас ждет впереди, в центральном Гобустане!
С поселка Пирсагатстроя началось мое знакомство с Гобустаном в сентябре 1969 года.
Мы — члены зоологической экспедиции — выехали из Баку на юг и, свернув с асфальта, затряслись по ухабистой дороге в клубах густой желтой пыли. Когда доехали до нужного места, разбили палатки, смыли пыль, можно было и осмотреться.
Палатки стояли на плотине, перегородившей горную речушку Пирсагат. Образовалось огромное водохранилище, окаймленное причудливыми хребтами предгорий. Солнце садилось, высветив перед закатом близлежащие глинистые склоны, покрытые сеткой трещин.
Ночью в несмолкающий лягушечий хор вплелось лисье тявканье. Судя по всему, пробовала голос не одна лисица. Привлекала их индюшиная ферма. Одна из лис долго «пела» возле палатки, пока я не вышел и не осветил ее фонариком. Это был лисенок нынешнего года; он постоял, уставившись на меня, потом метнулся в сторону и исчез из круга света, взмахнув жидковатым хвостом.