На суше и на море - 1981

В Манаусе радиограмма Паулиньо вызвала интерес. Майор Кардозо направил в этот крошечный поселок своего помощника лейтенанта Силвейру с двумя радистами и мощной армейской радиостанцией.

Пока «Альбатрос», с радисхами и Силвейрой летел до Тефе, майор размышлял: «Если эти сигналы действительно посланы «Джибсон-герл» с «2068-го», то район поисков сразу же сужается в несколько раз: спасательная рация может быть услышана в радиусе сто пятьдесят — двести, максимум двести пятьдесят миль. И тогда основную часть участвующих в поиске самолетов нужно будет перебросить в Тефе».

«Альбатрос» Силвейры не успел пролететь и половину расстояния до Тефе, а слухи о «радиограмме» радиста Паулиньо зажгли Манаус пожаром долгожданной сенсации. Бар в аэропорту опустел, кабинет майора Кардозо подвергся массированному репортерскому штурму. В Рио-де-Жанейро, Бразилиа и Сан-Пауло полетели сотни противоречивых телеграмм. Манаусские радиостанции вышли в эфир с экстренными выпусками новостей. Еще через час майору принесли телеграмму от жены лейтенанта Велли: «Ради всего святого подтвердите сообщение телевидения об установлении связи с самолетом».

Когда волна новостей достигла крупных городов и вечерний выпуск «Ултима ора» в Сан-Пауло дал шапку «Сигналы пропавшего самолета?», а рио-де-жанейрская «Нотисия», не мудрствуя лукаво, сообщила, что самолет найден, к этому времени майор Кардозо уже давно переговорил с Силвейрой и выяснил, что никакой обнадеживающей информации у него нет. Загадочные сигналы перестали прослушиваться в Тефе за час до прибытия «Альбатроса».

«…Мы вращали ручку «Джибсон-герл», щелкая наугад тумблерами и переключателями, часа три подряд, пока не выбились из сил и не пришли к выводу, что это бесполезное занятие. Если бы у нас была хоть слабая надежда, что этот проклятый аппарат работает!.. А потом лейтенант Велли вспомнил, что антенна у этой рации сделана в виде воздушного змея, и приказал запустить ее: она сама могла служить опознавательным сигналом, так как яркий, оранжевый змей должен был легко различаться с воздуха на фоне зелени.

Увы, когда проволока антенны была отпущена на всю длину, мы увидели, что змей наш не пробился через кроны деревьев: оставалось метров десять — пятнадцать до «крыши», скрывавшей нас от неба и от спасателей, которые будут нас искать.

Снова уныние овладело нами. Все замолчали, глядя на оранжевый квадратик, который был бессилен нам помочь. И вдруг Кабрал засмеялся. Я удивленно посмотрел на него. А он ткнул пальцем в лицо Брито и сказал:

— Эх, жалко, у меня нет зеркала.

— Зачем оно? — спросил солдат.

— Да чтобы ты поглядел на себя.

Мы все посмотрели на Ивана, на самого Кабрала, который со своей обожженной физиономией был еще страшнее, и рассмеялись. Даже лейтенант улыбнулся, лежа на пустых вещмешках, из которых мы соорудили ему нечто вроде постели.

Однажды сержант притащил показать лейтенанту какое-то пресмыкающееся, напоминающее ящерицу. Тот взял зверька, оторвал ему лапку, и из раны закапал желтоватый сок. Попробовав его на язык, лейтенант сказал:

— Если бы вы мне притащили дюжину, я бы сделал бульон. А так…

Он хрустнул косточками лапки и обглодал ее. Другую лапку съел Кабрал. Я и все остальные тоже получили по кусочку. Иван с отвращением отвернулся.

— Так ты долго не протянешь, — сказал лейтенант.

С каждым днем страдания наши усиливались, а надежда на спасение слабела. Воды в роднике было вдоволь, но голод и раны подтачивали силы. Доктор Фернандес осматривал по утрам каждого и каждому говорил что-то ободряющее. Но мы видели, что сам он слабеет все больше и больше. И уже не верили в его добрые слова.

Особенно плохо было ночью, когда на нас накидывались москиты «карапана». Их укусы были мучительны. Они вызывали гнойные язвы. От «карапана» не было спасения, и после двух бессонных ночей мы поняли, что лучше спать днем по очереди, чтобы бодрствующий мог охранять спящих от змей, которых вокруг было; довольно много. Кроме змей и москитов нас окружало множество муравьев, скорпионов и жуков. Мы ловили их, приносили лейтенанту Велли, и он вместе с доктором определял, съедобны ли эти насекомые.

Больше всего страданий доставлял нам усиливающийся с каждым днем запах от разбросанных вокруг трупов наших товарищей, которых у нас не было сил похоронить.

Не помню, когда это случилось, на четвертый или на петый день» но помню, что под вечер мы все одновременно вдруг услышали треск сломавшейся ветки. И еще через мгновение — пронзительный крик…»

Из Тефе вот уже двое суток не приходило никаких новостей; радисты, посланные за Силвейрой, не снимали наушников больше пятидесяти часов подряд, но никаких сигналов на аварийных частотах не повторялось. Должно быть, этот Паулиньо, зеленый мальчишка, что-то напутал. Парень полгода назад впервые надел наушники. Разве успел он научиться чему-нибудь?