На суше и на море - 1981

Почитель[6]. На одной ноге стоит, одной ступнею держится за землю, да и то не всею. Неустойчивое и неудобное положение. Вряд ли могла быть веселой история этого странного укрепленного поселения, смысл существования которого всегда заключался в том, чтобы служить укреплением, ну а люди здесь жили лишь по необходимости и мимоходом. В течение шести веков быть замком из камня в крутой, каменистой и тесной долине Неретвы, на трудном и открытом месте («у мира на задворках») — нелегкое дело и незавидная участь.

Нелюдимыми должны были быть и мрачные кастеляны[7], привратники и капитаны, что в течение веков, сперва христианских, а потом османских, сидели в самой высокой из этих башен, которые время давно укоротило и свело к одной мере, но которые и по сей день самими своими останками говорят о том, каковы были некогда их подлинные размеры. Суровыми и недоверчивыми были эти люди в постоянной борьбе с хрупким материалом и неизбежной слабостью человеческой воли и характера; забота о неприступности этого замка, опоры безопасности государства, непосредственно и всей тяжестью лежала у них на плечах. Даже по ночам вслушивались они в поступь капризной Неретвы, пожиравшей землю и подрывавшей скалу под замком, бодрствовали, чтоб видеть, бодрствует ли стража на стенах; остерегались заговора, подкупа и обмана, хитрости человеческой, которая в подобных местах никогда не спит и не дремлет, а нередко губит во сне тех, кто полностью доверяется покою и сну. Лишь благодаря своей бдительности жили и лишь одним глазом спали многие из тех, кому приходилось здесь бытовать.

Каким следовало быть гарнизону этого замка, который, прежде чем превратиться в развалину, должен был выглядеть столь нечеловечески суровым и подвижнически сухим? Разные в разные времена по числу и составу, силе и значению, принадлежности и названию, солдаты всегда оставались одинаковыми в постоянной борьбе с тоской, скудной окрестностью, далями или надеждой. В жизни гарнизона неизменно, даже в самые спокойные времена, должно было сохраниться нечто от первобытной опасности и мучительной осторожности, создавших и отметивших это место как точку бодрствования и караула, чего-то заключающего в себе горький долг и воинское самопожертвование, но в то же время и чего-то гордого и сильного, преисполненного понимания долга и величия своего призвания, мощной плотины, составленной из камня и живых людей.

Было здесь и должно было быть много тоски и скуки и солдатского безделья в ожидании стычки и опасности, которые не приходили, пока вся жизнь не становилась одним-единственным однообразным ожиданием без конца и края, с позабытой уже первоначальной целью. Была тоска по движению и широте, наслаждению и переменам, острая и резкая, как лезвие ножа в живой ткани. Но была и должна была быть радость, дикая, краткая, солдатская, в каждом колыхании женской одежды у пастушек на другом берегу, в янтарно-желтом мостарском вине, отражавшем неуловимый и неизменный зеленоватый свет, помимо сладости и опьянения воплощавших для воина ислама сладость запрещенного и греховного наслаждения. Услада была во фруктах с солнцепека, в теплой лепешке и непременном, кофе, в крепком любушском табаке — добром и верном товарище дневных и ночных часов. (Еще и сейчас хитросплетением невиданно прекрасных нитей тянется растение сквозь окна и бойницы, сквозь дикую поросль и листья смоквы и корявого граната, являя собой нечто от мечтаний и миров, увиденных в табачном дыму.) Было и должно было быть.

Я сел и прислонился к гладкому поваленному камню, некогда служившему чем-то в доме, которого больше нет, то ли подоконником, то ли порогом, то ли косяком.

Это редкое и драгоценное место. Здесь можно представить время и человеческие отношения в нем. («Время земное и судьба человеческая».) По крайней мере так кажется на мгновение. А это видение, сколь оно ни кратко и. неполно, стоит усилий, затраченных на поиски подобных мест, стоит тяжкой печали их существования.

_{Почитель}

Камень этот в поте лица человеческого вырублен, вытесан и вложен в разумные здания, что служат людям в удовлетворении их различных нужд и отвечают их стремлению к красоте, стремлению, которое идет мимо и часто поверх этих нужд. Служил этот камень и изнашивался медленно и неприметно на той верной службе, пока предназначение его не изменило ему, пока не исчезла цель, которой он был предназначен, и люди, которым он служил. И простым камнем опять остался он здесь, на месте, и шрамами и желваками на своем теле говорит до сих пор о той службе и будет стоять, пока вода и земля не унесут и не похоронят его. (Ибо обработанный камень ничего не умеет скрывать и ничего не может забыть.)