Любая смерть, кроме естественного угасания стариков и гибели воинов, считалась результатом действия враждебных сил. Это неизбежно вытекало из веры в магию. Люди верили, что смерть могла быть вызвана только магией, насылаемой другим человеком или духом. Эта смерть требовала отмщения, и ничто не могло предотвратить наказания виновного. Им мог быть человек, поссорившийся с умершим или задевший его как-нибудь иначе, либо просто ревнивец. Узнав виновного по ряду признаков, к нему высылали группу мстителей, но проблема могла быть решена и путем особого соглашения с виновной стороной. Чаще всего местью была магическая порча, насылаемая заостренной косточкой, направленной в сторону обидчика, что символически означало копьеметание; колдун же, вызывавший смерть, произносил заклинания. Ритуал магии смерти мог совершаться через предметы утвари, принадлежавшие жертве, или ее копию, сделанную из коры и травы. В Центральной Австралии существовал ритуал Курдаитья, при котором, накликая смертные силы на голову жертвы, колдун надевал на ноги подобие обуви, сооруженное из перьев эму. Колдовство, однако, не было повседневным занятием. Колдунов было считанное количество на несколько племен, но никто не сомневался в их могуществе. Абориген, узнав о совершении против него смертоносного обряда, должен умереть, если только не пускалась в ход более действенная магия, пересиливавшая действие вредоносной косточки, или не совершалась ритуальная церемония, исправлявшая положение дел.
Власть магии проявлялась также через таланты знахарей. Они обычно не были колдунами — их действия направлялись на излечение болезни, выявление причины смерти, вызывание дождя (или его прекращение) и предсказания будущего. Считалось, что причиной болезни всегда был злой дух, вошедший в тело больного, поэтому его следовало изгнать. В этом случае помощь мог оказать только знахарь. Его лечение заключалось в растирании и якобы «высасывании» больного места. Обычно ведун выплевывал вызывавшую болезнь косточку, якобы извлеченную из тела больного. Знахари часто действительно приносили облегчение благодаря создаваемому психологическому эффекту, поэтому они повсеместно пользовались уважением.
Легкие заболевания лечились средствами народной медицины. Различные растения растирались и вымачивались в воде, полученный состав применялся при заболеваниях желудка, укусах змей и т. д. При головных болях практиковалось кровопускание для облегчения страданий, в случаях травм накладывали жгуты. Для утоления боли применялись тепловые процедуры: больного укладывали в горячий песок или лечили паром. Труднее обстояло дело с лечением болезней глаз, распространенных в этих местах, где много пыли и яркого света, а также переломов конечностей, которые после «лечения» часто срастались неправильно.
Было бы ошибкой думать, что аборигены все время жили в мрачном ожидании болезней и в страхе перед повсюду подстерегавшими их магическими силами. Нет, под бременем культовых обрядов их характер не стал излишне серьезным и замкнутым. Они находили множество простых радостей в повседневной жизни, что немало способствовало созданию у них хорошего настроения и вообще веселого нрава. Радость бытия находила отражение в музыке и плясках, называемых корробори, которые обычно не связывались ни с какими обрядами и поэтому не были стеснены рамками ритуала. В этих плясках изображались сцены из повседневной жизни, разыгрывались целые представления, имитирующие явления природы, различные события.
Музыка как для корробори, так и для ритуалов исполнялась простыми средствами. В некоторых племенах ритм отбивали простым чередованием ударов по бедрам, в других — ударами палок о землю, иногда постукиванием двух бумерангов. Пучки листьев эвкалипта на лодыжках и предплечьях имитировали шуршание перьев эму. Наиболее характерными звуками были монотонные причитания самих аборигенов и звуки, издаваемые «дидьериду» — длинной трубой из бамбука или эвкалипта. Труба служила своего рода рупором, усиливающим звук голоса. Этот инструмент не имел широкого применения и использовался только в некоторых районах Северной Австралии. Не так-то легко было найти хорошего «трубача», умеющего гудеть как бы не прерывая дыхания и в двух тональностях. Создатель песен тоже был очень уважаемой личностью. Он сам участвовал в представлениях и сочинял песни, повествующие о повседневных событиях; его обширный репертуар также пополнялся песнями, унаследованными от предков. Сочинитель песен и «трубач» часто выступали по приглашению других групп и за эти услуги получали вознаграждение. Существовали также лидеры плясок. На них лежала основная часть исполнения корробори, что требовало мастерского подражания, особенно повадкам животных.