На суше и на море - 1989

Гриша газовую плиту зажег, чайник поставил, банки консервные вышел открывать — икру баклажанную, завтрак туриста — розовая такая пружинистая масса — «тело бригадира» у нас называется. Поморнику кусочек достался. Тот доволен, по банке пустой клювом стучит, но не улетает, ждет чего-нибудь посущественнее.

Михалыч вышел с полотенцем на шее. Валун поднял махонький, пуда на два, повертел над головой, в сторону обрушил: зарядка у него такая. Пошел умываться. Вода у нас в молочном бидоне хранится. Вчера набрали из озерка. К нему минут пять на «Буране» ехать по присклоновому снежнику.

Летом в горах проблем с водой нет. Антарктида в это время — полюс солнечной радиации. Там, где скалы или валуны, обязательно воду добудешь. Вокруг каждого валуна на льду — углубление, в солнечный день — лужа. Даже если льдом покрыта, стукнешь ледорубом — вода выступает. Удивительные водоемы мы обнаружили в Антарктиде еще в 6-й экспедиции в горах Земли Королевы Мод. Новый тип озер, постоянно покрытых льдом. Уникум Антарктиды! В газетах об этом писали. А теперь этим никого не удивишь.

Будкин пробудился. Энергичный, деятельный. Одевается, песенку напевает: «А ты куда меня ведешь, такую молодую? А я веду тебя гулять, раз, два, три, четыре, пять…» С утра у него оптимистический репертуар. И аппетит зверский. В командирскую палатку завтракать спешит. Увидел поморника, выругался, камнем в него запустил. Обиделся поморник, отлетел в сторону.

— Ты чего птицу обижаешь? — вступился Гриша.

— Так это же бандит с большой дороги. У меня в прошлой экспедиции такой вот гусь бутерброд увел с икрой!

— Баклажанной?

— Баклажанную жалеть бы не стал. А нам под Новый год натуральной выдали, красненькой! Смачный я бутерброд соорудил, трехэтажный. Банка нам на троих полагалась, так я свою долю всю сразу выложил, не люблю мелочиться. Подготовились мы к торжественному моменту, и в палатку нас набилось не семеро, как сейчас, а в два раза больше: не повернешься, локтями друг в дружку упираемся, посуду негде поставить, в руке держим, к сердцу прижимаем. Чего, думаю, мы здесь жмемся, как сельди в бочке, в слепоте сидим, как куры на насесте. Снаружи погода люкс, солнце сияет. Валун у нас перед самым входом — плоский, скатерти только не хватает. Вылез я из палатки, стул раскладной взял. Устроился у валуна. Сижу, как король на именинах, под антарктическими небесами. Бутерброд свой трехэтажный на почетное место. Кружечка эмалированная, понятно, с ним рядом. Человек, думаю, — ты царь природы! И тут меня зовут в палатку. Понадобился я для консультации. Спор там вышел, в каком часовом поясе мы находимся? Когда к нам настоящий Новый год придет? Мы-то, понятно, по-московски, вместе со страной отмечаем, а долгота-то у нас западная. Без меня разобраться не могут. Объяснил я ребятам, что к чему. А теперь, говорю, за мной, на простор Антарктиды, а то в палатке не разберешь, где параллели, где меридианы! Сагитировал. Пошли все на выход, кружечки перед собой, как свечки на молебне, держат. А я замешкался. В транзисторе батарейку сменил, чтобы погромче звучал голос Родины. Выхожу — стоят все наизготовку, ждут сигнала точного времени. А я, как глянул на камень, о транзисторе забыл. Кто, говорю, мой бутерброд спер? А они: «Включай машину, речь хотим слушать. Кто нас поздравлять будет?» Стоят такие невинные, торжественные. Ладно, говорю, шутки в сторону, где бутерброд?

Вылупились все на меня, а один — был такой у нас малохольный биолог, интеллигент, защитник природы — свой тощий бутерброд пополам переломил, мне протягивает. Да еще и говорит что-то про холестерин, что вредно после сорока много икры есть. Я спокойно так руку его отвожу, хочу сказать все, что я о нем думаю, и вдруг вижу, стоит у ребят за спиной на валуне этот ворюга: зоб вздулся, клюв раскрыт, икринки к нему прилипли, в лучах солнца играют… Молча так, чтобы не спугнуть, нагибаюсь я за камнем. А ребята ко мне, за руки хватают. «Ты что, — кричат, — белены объелся? Не трогал никто твой бутерброд!» Биолог побледнел, глазами моргает. Поморника, конечно, и след простыл. Испортил он мне всю обедню. Теперь, как увижу бестию, рука сама к камню тянется.

— Это было совсем в другом районе, — урезонивает Будкина Гриша. — Наш поморник — честный малый. К тому же отличный семьянин. Политически грамотен. Морально устойчив. Брак у него, правда, повторный, но все, кому надо, об этом осведомлены, и это не является препятствием для того, чтобы находиться в Антарктиде.

— Вызубрил, — улыбается Будкин. — Небось свою биографию нам рассказываешь?

— Не биографию, а характеристику. А что, она у тебя другая?..

Сразу после завтрака выступаем в маршрут. Все всемером. Будкин на крышу вездехода лезет. Я с ребятами в кузов. Но не проходит и пяти минут, как Будкин барабанит сверху, к нам просится. Михалыч по этому поводу замечает, что Будкин без меня соскучился. Зря это он. Просто, когда вездеход идет по валунам, где ухаб на ухабе, наверху сидеть, как на холке быка. Ну и внутри, конечно, не слишком большое удовольствие, зато безопасно.