На суше и на море - 1989

И одно дело изучать географию по карте, другое — самому оказаться на вершине и, задыхаясь от волнения, обозревать открывающуюся вокруг на все стороны света панораму. Видимость великолепная. Про такую говорят: «миллион на миллион». Если бы Земля не была круглой, если бы повсюду был бы такой чистый хрустальный воздух, кажется, не было бы предела взгляду. На самом юге, на ярком фоне сливающихся с небесами ледников, силуэты гор, одни похожи на пни, другие — на пирамиды. Среди каменных исполинов узнаю я знакомые очертания горы Рубин, на вершине которой бывал я двенадцать лет назад. Еще южнее, в самых верховьях ледника Ламберта, массивы, до недавнего времени безымянные, а ныне горы Дмитрия Соловьева. Правее, к западу, вспарывает небосвод пик самой высокой здешней горы Мензис — 3355 метров, названный в честь одного из бывших премьеров Австралии, крайне правого, кстати, деятеля. Такое соседство возможно разве что в Антарктиде.

Даль, кажется, чуть покачивается, плывет перед глазами, притягивает, завораживает своей беспредельностью. Прямо-таки с трудом отрываясь от созерцания, возвращаюсь с высот на землю, к тому, что под ногами, и то только потому, что Будкин толкает меня в бок. Его интересуют странные линии на аэрофотоснимке, как раз здесь, на вершине. Что-то вроде гигантской стрелы получается. О следах внеземной цивилизации, знаках, оставленных космическими пришельцами, можно бы при желании порассуждать. Но Будкин реалист до мозга костей, к фантастике относится отрицательно. Утверждает, что тектонические трещины под острым углом тут пересеклись, вот и создали стреловидную геометрию. Прав он, конечно. Но поспорить с ним хочется, тем более что обнаружить эту стрелу на местности, так сказать в натуре, Будкину никак не удается. На снимке плато темное, бесснежное, а сейчас после недавних снегопадов все белым-бело. Под снегом стрела. Не иначе пришельцы позаботились, чтобы Будкин тайны их не раскрыл.

Будкин не дурак и, конечно, понимает: большое видится на расстоянии. С высоты человеческого роста гигантскую стрелу не ухватишь, разве что оперение ее в виде канавки под снегом. Он молотком снег роет, а я формы выветривания у края обрыва фотографирую, тем более что настоящие каменные кружева тут созданы природой. Понятно, что ветер — один из главных ваятелей этих форм. Песчинки, да и кристаллы снега, несущиеся в ураганном потоке, способны высверливать углубления в скалах. Вода, замерзающая в трещинах и ямках, также немало помогает этой работе. А кроме того, как это ни парадоксально в данном случае, участвуют во всем этом… растения. Хотя есть тут своя загадка. У подножия массива Мередит, где в ветровой тени уютно расположился наш лагерь, нигде никаких следов растительной жизни — голые валуны, а здесь, на вершине, на поверхности глыб, едва выступающих из снега, то тут, то там цветные пятна — колонии лишайников. Особенно ярко выделяются желто-зеленые пупырышки. Эти золотистые капельки органической жизни, разбрызганные по скалам, воспринимаешь как подлинные цветы.

Если присмотреться повнимательней — под недоуменным взглядом Будкина я встаю на колени и достаю лупу, — видно, как от основного тела лишайника бегут белые паутинки — нити «корешков», прячутся в микроскопические трещины. Другой вид лишайника, черно-серой окраски, напоминает шелуху подсолнечника. Его куртинки расположились пятнышками вокруг полевого шпата: крупные кристаллы этого минерала в изобилии встречаются в местных породах. Лишайники приникли к камню, как пиявки, и если и отпадают, то вместе с частицей породы, оставляя на месте своего произрастания оспины углублений. Теперь даже Будкин не станет отрицать: в горах Антарктиды действуют процессы биохимического выветривания. Конечно, результат их не так ярко выражен, как на других континентах, и не приметен на космических фотографиях.

Будкин, правда, утверждает, что из космоса все можно увидеть, даже навозного жука, дело только в масштабе съемки, ее виде и качестве аппаратуры. От космического глаза, по его мнению, не спрячешься ни за облаками, ни под покровом ночи. А лишайники — смехота. К ним он равнодушен. В его понимании, это растения вредные, что-то вроде лишаев — опоясывающий лишай, стригущий лишай. Только в данном случае камни болеют. Не иначе подначивает меня Будкин. На зло мне лишайник носком сапога подковыривает. Не может не знать он основ ботаники. Или завидует: я как-никак растения обнаружил, а он космическую стрелу так и не нашел. Фиаско потерпел. Для меня же находка лишайников — факт «биографии» горного массива, лишнее свидетельство в пользу того, что вершина в отличие от подножия и склонов не перекрывалась ледниковым покровом…

Массив Ланьон