На суше и на море - 1989

Недавно побывал в Прислонихе, в родном селе художника Пластова, посетил его семейную могилку, увенчанную огромным деревянным крестом, где рядом с художником покоятся и те, кого он всю жизнь писал, — все эти русские сеятели и хранители — Забродины, Шарымовы, Волковы… Каким-то особым, пробудившимся от общения с вечным покоем тихим чувством начинаешь приобщаться к извечному круговороту добра и зла, света и тьмы, к самой терпкой сердцевине жизни. Исчезли и продолжают исчезать многие русские села и деревни, но как живуча культура растительного мира на древних исчезнувших поселениях сеятеля и хранителя, и даже, казалось бы, хрупкая бузина, посаженная в предавние времена для отпугивания от усадьбы грызунов, еще долго-долго, из года в год гонит побеги, означая место давно исчезнувшего подворья, ушедшей в небытие крестьянской усадьбы с ее невероятно сложным, требующим ежедневного труда, ежечасного напряжения бытом. И самое главное, в невидимой, непримиримой борьбе жизни и смерти, в подземной тьме вновь и вновь происходит чудо воскрешения, снова и снова рвутся к солнцу от, казалось бы, давно растворившихся в земле корней живые, изумрудные побеги. И очевидно, в творчестве каждого истинного художника, старающегося всю жизнь проникнуть в душу своего народа, отражаются и его красота, и уродство. И у Пластова в его усилиях понять народ и его бесконечную душу не могло не отразиться и народное величие, и народные беды; художник так и не покинул народ в самые тяжелые времена и во всем разделил его нелегкие заботы. «Вам, уважаемый Аркадий Александрович, предстоит с семьей прополоть один га свеклы, — говорил ему, когда подходил срок, очередной лихой наездник с тайным злорадством и упоением собственной властью над сеятелем и хранителем, — иначе вашу корову, да, да, именно вашу корову не будут пускать в стадо». Россия — страна чудес, бывало и не такое, отрезали же в свое время и огород у матери Есенина по самые окошки: родила певца кулацкой деревни, нет тебе земли, кормись чем хочешь…

Выйдя из дома художника и засмотревшись на окрестности, на старую деревенскую церковь, которую все никак не соберутся привести в божеский вид, я не заметил, как ко мне приблизилась старуха, в свою очередь с любопытством начавшая меня рассматривать. Это и была Дарья Федоровна Шарымова, мать девятерых детей (случалось когда-то и такое в русских селах) — их почти всех писал при жизни художник, и не по одному разу. Я оглянулся, наши взгляды встретились, и старуха спросила:

— Начальник небось? Что ж вы нам дорогу-то подальше в село не протянете? — она спросила и, увидев, что я стал листать блокнот, заторопилась, замахала руками. — Ой, да не пиши, не пиши, ну вас всех к богу, а то такую тебе дорогу протянут…

И она все о том же, о бездорожье… Нет ничего пронзительнее и прекраснее лиц вот таких старых русских крестьянок, вынесших на своих плечах то, что никто другой не смог бы вынести, не захотел бы выносить, и вот даже теперь за самые невинные свои слова опасавшихся всяческих невзгод и принуждений от начальства. И лицо это, изборожденное глубокими морщинами, с ясными, словно устремленными в неведомую даль своей судьбы глазами, для меня вдруг как бы соединило в одно целое всю сложную и противоречивую картину жизни, и в этой картине как бы проступил тяжкий и победоносный путь самого народа через оскудевшие российские села и веси, сквозь голод и войны, а теперь вот и с буровыгоревшей кровью сыновей и внуков на желтых камнях Афганистана, и с дерзновенным выходом человека в безмолвие космоса…

И она, эта старая русская женщина, подождала еще немного для приличия и пошла своей дорогой дальше, вероятно тут же забыв обо мне, да и о своих словах. И я долго и молча смотрел ей вслед. И что я мог ей сказать, Дарье Федоровне Шарымовой? Что ее терпение немыслимо и уродливо? Что не нужно ждать никакого начальства, нужно постучаться к одному соседу, к другому, к третьему, собраться всем миром вместе и делать!

Одно ясно: пока не будет раскован полностью и не приведен в действие весь творческий потенциал сеятеля и хранителя, скорых благодатных перемен ожидать не приходится; подлинная перестройка начинается прежде всего с освобождения человеческой души, и отступления здесь быть не может.

Петр Дудочкин ЧЕСТЬ ИМЕНИ

В последнее время много говорится и пишется о Советском фонде культуры. Как известно, эта всесоюзная организация создана по решению ЦК партии и правительства. Ее цель — выявлять и возвышать все культурные ценности, чтобы они, эти сокровища, были на радость и на пользу всем людям, всему народу. Фонд культуры — дело добровольное, участвовать в его жизнеутверждающих делах желательно всем.

В самом деле, велико ли оно, богатство наше? Все ли мы находим время, чтобы подумать-задуматься над этим вопросом? Конечно, обо всех сокровищах Отечества коротко не скажешь. Сегодня мне хочется вспомнить лишь о некоторых.