На суше и на море

Служитель чревоугодия молитвенно сложил руки перед грудью и первым делом проинформировал бека, что сам он лично в восторге от восточной классики, но вынужден попросить уважаемого гостя сменить репертуар, поскольку ресторан теряет посетителей со средней скоростью до пятнадцати душ в час. С этими словами метрдотель неловко сунул в карман халата бека толстую пачку крупных купюр. Бек недовольно вздохнул и отпустил взяткодателя с миром, вытребовав в качестве бонуса еще пару бутылок «Посольской». Петруха добавил к этому заказу бутылочку кумыса и попросил бека переписать ему слова саги. Бек пообещал, но честно предупредил, что в гостинице «Пекин» в Москве этот номер не пройдет, потому что там сага уже стала брендом ресторана наряду с песней «Моя морячка».

Потом они разбудили Баранова, выпили напоследок, выпили на посошок, выпили стремянную и наконец-то перешли в отдельный кабинет, куда заммордух тут же заказал жареного поросенка с хреном. Петруха из уважения к начальству перечить оному не стал, а из почтения к беку потребовал нафаршировать несчастного домашнего кабанчика яблоками из Алма-Аты. Лично для себя он ограничился заказом хрена и пирожков.

Потом они вяло перекочевали в бар, потом в кафе, потом в бистро, потом зачем-то вернулись в ресторан, где посидели еще часок и, прихватив с собой палку колбасы, упаковку сыра, пакет сока и метрдотеля, пошли обмывать переезд Баранова в его новый номер.

* * *

С утра Баранову его новое пристанище понравилось не так сильно, как с вечера.

Нет, номер сиял чистотой. Белые кафельные плиты на полу и стенах сияли, искрились и переливались в ярком неоновом свете прикрытых плафонами длинных ламп. Никелированный потолок создавал необходимую иллюзию свободы совести. Огромные зеркала на одной из стен расширяли горизонты. На полочке над раковиной умывальника стояла куча пузырьков и других емкостей с дезодорантами, пенами, жидким мылом и прочими атрибутами. Ватерклозет и писсуар, так те вообще лучились от гордости за свое высокое предназначение. Работал даже настенный фен, что в иных обстоятельствах умилило бы…

Но что-то было не так. Во-первых, в номере не было душа. Во-вторых, туалетные агрегаты и сооружения размещались прямо у кровати. В-третьих, и кровать, и кресло, и журнальный столик, и шкаф-купе, и тумбочка, и рояль, и даже телефон пахли то ли еще свежим белым нитролаком, то ли еще какой-то химией. Короче, запах был знакомый. Кроме того, всю ночь в номер, как смутно припомнил Баранов, кто-то периодически ломился.

Вот и сейчас в дверь настойчиво постучали. Баранов недовольно сполз с кровати и щелкнул никелированной задвижкой. На пороге стоял Петруха с подносом в руках, а на подносе стояли три бутылки любимого Барановым чешского «Злато козел» и хрустальный бокал.

– Садись, – кивнул заммордух Петрухе на кресло и, по очереди прикладывая одну бутылку к вискам, открыл вторую зубами. Руки его, очевидно от утренней прохлады, мелко дрожали, поэтому пачкать бокал он не стал.

Он повторил процедуру с бутылками еще дважды, прежде чем ему слегка полегчало.

– А ты чего ж? – благодушно поинтересовался он у Петрухи, протягивая ему последнюю бутылку, на дне которой еще оставалась пена, похожая на мыльную.

– Я не пью по утрам, товарищ заместитель по высокому моральному духу! – молодцевато отрапортовал Петька, пожирая начальника глазами. – Мне Илья не советовал. Говорит, что это первый признак.

Баранов подозрительно покосился на Петруху, но, успокоенный его простодушным видом и неумело заштопанной гимнастеркой, только усмехнулся.

– Много он понимает, твой Илья. Ты, стажер, меня держись, я тебя в люди выведу, понял? Я тобой покамест доволен.

Петруха вытянулся по стойке «смирно».

– Ну-ну, не надо, – благодушно усмехнулся заммордух. – Мы же не на задании, а в творческой командировке. Без чинов, Петрушка, без чинов! Садись. Но бдительность бди! Мы, кстати, не опаздываем?

– Бду! Никак нет! В смысле слушаюсь и не опаздываем.

– А где бек с этим белогвардейцем летучим?

– На скамейке ждут-с.

– Ладно, идем… Нечего тут мне болтать.

Петруха почтительно пропустил вперед Баранова, и они неторопливо направились на улицу. Бек и Нестеров действительно сидели на скамейке в зеленом, несмотря на раннюю осень, сквере перед гостиницей, беззаботно глазея на прохожих и обмениваясь ничего не значащими фразами. Заметив приближающихся Петруху с Барановым, штабс-капитан толкнул батыра в бок и, криво усмехнувшись, что-то шепнул. Бек откровенно заржал.

Начальство не переносит подчиненных, которые при его появлении смеются, а тем более криво усмехаются. Это начальство нервирует, поэтому Баранов, хмуро остановившись перед скамейкой, битых четверть часа читал беку, Нестерову и, для профилактики, Петрухе нотацию на тему сознательности и дисциплины.

Реакция его подопечных была предсказуема: бек зевал, деликатно прикрываясь полой халата, Петруха подобострастно кивал, а Нестеров включил плеер. Но особо раздражал Баранова какой-то бомж, остановившийся в пяти шагах и с вожделением поглядывавший на бутылку недопитого пива в руках у бека.