На суше и на море

– Какие родители? – Мальчик с девочкой непонимающе переглянулись. – Все дети – собственность государства.

– Ни мам, ни пап? – Удивлению Дурова не было предела.

– Ребенок с момента рождения сразу становится собственностью государства. У его биологических родителей нет никаких прав, – отчеканила девочка. – А ты откуда такой взялся? Не знаешь прописных истин!

– Сами мы не местные, отстали от туристической группы. Но наши знают, где я! – растерянно попытался пошутить Дуров, пародируя известную в отряде комедию.

– А сам-то знаешь, где «ваши»? – Маленький Адольф засмеялся весело и звонко. – Ученики из группы тестирования сейчас вашу туристическую группу вылавливают из мазута, отклеивают от стенки да из песка вытряхивают. Тем, кто вас послал, передайте, что мы нашли потерянную реальность. Ушли почти все. Мы последние. Всё закроем и уйдем. Передайте взрослым: к нам проникнуть нельзя. Все, дяденька, свободны!

– Куда идти, не подскажете? – Дуров оглянулся.

Девочка подошла к стене здания лабораторного корпуса и нажала на кирпич, по цвету ничуть не отличавшийся от других кирпичей. Образовалась арка-проход. В открывшемся проеме замаячило несколько фигур.

– Надо было нажать рычаг два раза, тогда намного сократили бы себе путь! – нравоучительно пояснил Адольф. – Почаще играйте на компьютере.

– На чем? – переспросил Дуров.

– Идите, дяденька турист…

Дуров шагнул в открывшийся проем. Кусок стены плавно скользнул на место, отделив его от странных детей. Он очутился в помещении, где на полу из-под слоя перьев проглядывала надпись «Старт». Туристическая группа была в сборе.

Десантники пребывали в крайне растрепанных чувствах. Зрелище все они, кроме Батыра, представляли довольно жалкое. Бек улыбался и прижимал шевелящийся карман своего халата, из которого раздавался громкий хруст и повизгивание.

В измазанной черной пахучей жидкостью личности Леонид Владимирович с трудом узнал Ермака. Судя по запаху, Ермак Тимофеевич провалился в колодец, наполненный мазутом. Опознание затрудняли перья, облепившие мощную фигуру. Ермак смачно высказывал свое мнение о юных цветах жизни и о мазуте. Задов был занят тем, что высыпал песок из папахи, затем из вывернутых карманов. После Лева вытащил тельняшку, заправленную в бриджи. Посыпался песок. Повернувшись к Дурову, он свистящим шепотом поведал: «Живым закопать хотели! Прямо латышские стрелки, а не дети». Снял сапог и зачарованно смотрел, как струя песка хлынула на пол. Дрессировщик бросился к затравленно смотревшему из угла Филлипову: «Петенька, вас мучали?»

– Ну-у… Да! – ответил понурившийся Петька. – Особенно когда отодрали, то есть вырезали.

– Звезды на спине вырезали! – ахнул Задов и замер, стягивая второй сапог – его аж перекосило от неприятных воспоминаний.

– Да нет, у них там клей размазан по стенам и полу. Моментально затвердевает при соприкосновении… Жуть! Склеили по рукам и ногам, а потом вырезали… одежду, – хлюпнул носом Петька. От сапог его остались голенища, собранные кокетливой гармошкой и теперь напоминавшие кожаные гетры. Изрезанная гимнастерка и галифе только отдаленно напоминали военный покрой. Затылок Петрухи был неаккуратно выстрижен до белой кожи от уха до уха, и казалось, что у него два лица: безносое и без подбородка сзади, и Петрухино хнычущее – спереди.

– Теперь все в сборе. – Ермак вытащил из-за пазухи черного кафтана связь-блюдце, покрытое мазутной пленкой. – Чем бы протереть?

Задов притопнул, загоняя ногу в сапог, и оторвал широкий лоскут от Петькиной недорезанной гимнастерки. Филлипов не возражал. Задов подошел к Ермаку и брезгливо взял связь-блюдце, используя тряпицу как прихватку и как протирку одновременно. Лева, морща нос от резкого запаха, громкой скороговоркой произнес несколько раз: «База, заберите нас отсюда!»

Затем, после недолгой трагической паузы, шепнул: «Пожалуйста!» Последнего слова в исполнении Задова никто из десантников до тех пор не слышал. В отряде, видимо, это «пожалуйста» тоже было отмечено как факт вопиющий, и карусель появилась без обычных задержек. Разведчики полезли на круглый помост. Дуров подсадил Петьку, стыдливо придерживающего обеими руками расползающиеся галифе а-ля тропикано. Шкодливые детские ручонки срезали одежду с юморком. Карусель закрутилась, набирая скорость.

– Кстати, ты мальчика не видел? Там мальчик был… такой, в красных шортах и синей футболке, – спросил Задов дрессировщика.

– Он вам очень нужен? – тихо спросил Дуров.

– Нет. Просто поговорить по душам хочу.

– Извечный вопрос: «А был ли мальчик?»

Карусель торопливо исполнила: «Пора нам, пора! Туда, где за морем синеет гора!»

В смазанном вихре исчезли измазанные, растрепанные и обескураженные десантники, оседлавшие детских карусельных лошадок.

Первым на площадку спрыгнул Ермак и без разговоров двинулся в сторону моря, оттираться песочком. Задов углядел в толпе встречающих отрядного священника и еще с карусели начал громко высказывать претензии. Лева орал, показывая Латыну гнутую пивную пробку:

– Мы горели! Мы тонули! Мы влипли! Ты что подсунул?