«На суше и на море» - 60. Повести, рассказы, очерки

Я не сразу решился задать Нансену вопрос о его знакомстве со знаменитым русским математиком профессором Стокгольмского университета Софьей Ковалевской. Как известно, Нансен был увлечен ею.

— Это был человек редкой духовной и физической красоты, самая, по моему мнению, умная и обаятельная женщина в Европе, — после долгого молчания ответил Нансен на мой не совсем деликатный вопрос. — Да, безусловно, у меня было к ней сердечное влечение, и я догадывался о взаимности. Но мне нельзя было нарушить свой долг, и я вернулся к той, которой уже было дано обещание… Теперь я об этом не жалею…

*

Утром за завтраком Нансен взял мой блокнот и, многозначительно поглядев мне в глаза, очевидно, желая напомнить наш ночной разговор и мои вопросы относительно юга и севера, быстро написал на листке:

«Il est beaux partout!» (Всюду хорошо!)

Написал и протянул мне, улыбаясь сквозь усы.

Листок с этой надписью хранится у меня до сих пор. Мне кажется, что в этих словах заключено все мироощущение Фритьофа Нансена, умевшего любить людей, видеть и понимать природу во всем ее безграничном богатстве, с пристальным вниманием прислушиваться к вечности и мечтать.

«Чем бы была наша жизнь, если ее лишить мечты?» — такими словами кончалась его замечательная книга «Путешествие на «Фраме».

А в другой своей книге («В страну будущего»), написанной в самый разгар мировой войны 1914–1918 годов, Нансен писал:

«Каких прекрасных результатов могли бы достигнуть усилия народов, их организаторские способности, воодушевление и самопожертвование, если бы они были направлены не на войны, а на покорение сил природы и обработку земли. Там, на Востоке, этих усилий хватит людям на долгие времена».

Василий Канаки БИШКА [36]

Серая Сватья ощенилась, когда уже перестали сбегать с ледников ручьи, когда кайры со своими птенцами слетели с базальтовых скал на воду и когда в ночную пору в бухте стало появляться первое ледяное «сало».

Помет был невелик, всего три щенка — два серых, как мать, и один белый. Белого назвали Бишкой. Собственно, начата ему дали имя Мишка, но каюр зимовки, страдая хроническим насморком и испытывая затруднения в произношении чистых носовых звуков, невольно заменил заглавную букву.

Мы согласились — Бишка так Бишка, эдак даже лучше. По крайней мере никаких претензий. К тому же и неизвестно, что еще получится из этого белого живого комочка.

Бишка рос незаметно и мало чем отличался от остальных щенят. Не было у него ни особых талантов, ни сообразительности, ни каких-то своих шкод. Правда, каюр Мелентьич, взяв однажды Бишку на руки и проделав с ним ряд таинственных манипуляций, авторитетно заявил:

— Первый медвежатник будет! Все признаки налицо и еще несколько совершенно особых!

Какие это были признаки, да еще «совершенно особые» — так и осталось для нас тайной, хотя все мы с интересом и даже некоторым почтением наблюдали, как каюр осматривал Бишку. Однако заявление Мелентьича было молча принято к сведению, и с тех пор на Бишку смотрели с уважением и надеждой как на будущую опору всех медвежьих охот.

Прошла короткая полярная осень, а за ней и зима с долгими вьюжными ночами. Пурга отсвистела положенное время, навалив у домов сугробы снега, вскоре затвердевшего, как лед.

В марте солнце осветило зимовку. Люди встретили появление солнца салютом из ружей, собаки радостным лаем. В многоголосом хоре собачьих голосов появился вдруг молодой, срывающийся, но солидный басок. Все обратили внимание на его обладателя. Среди стаи собак выделялся статный белый пес с острыми стоячими ушами и пушистым хвостом. Широкая грудь и крепкие короткие лапы говорили о силе и выносливости. В черных глазах сверкала отвага бойца. За осень и зиму Бишка превратился из кутенка в красивого пса. Мы решили на первой же медвежьей охоте испытать его способности.

— Бишка! — крикнул Мелентьич.

Мгновенный поворот настороженной головы. Улыбчиво прижимаются уши, и Бишка, стремительно бросившись к ногам хозяина, начинает выполнять какой-то дикий, восторженный танец — топчется на месте, прыгает и виляет не только хвостом, но и всей задней половиной туловища, кажется, вот-вот сломается пополам.

Вдруг… резкий бросок в сторону, и он уже стоит настороженный, чутко нюхает воздух, устремляя глаза и уши в сторону бухты.

В этот день восхода солнца после четырехмесячной полярной ночи Бишка родился для нас второй раз, и с этого дня началась его жизнь, полная приключений, хитрости и отваги.

Однажды утром, когда настали длинные дни и морозный воздух, пронизываемый солнечными лучами, искрился ледяными иглами, а на ледниках серебрились купола и лиловели впадины, каюр вышел из дому, держа в руках деревянную чурку с привязанной к ней собачьей шлейкой. Этот инструмент предназначался для Бишки.

У поморов принято приучать собаку к упряжке таким инквизиторским способом. Она должна несколько дней всюду волочить за собой тяжелую чурку, постепенно привыкая к лямке. Для живой, подвижной собаки такая «волокуша» — большое испытание.