На суше и на море - 62. Фантастика

В последние годы жизни знаменитого архитектора Поль Ритам работал под его началом, и это давало ему возможность считать себя «учеником самого Антонио Ульмаро». Ритам ничего не создал в искусстве, оставаясь неудачником и мечтателем. Будучи дилетантом, он хотел стать творцом, будучи бесталанным, он стремился к славе и подвигу в искусстве, не понимая и не имея мужества понять, что, кроме мечты о творчестве, у него нет ничего творческого. Война отняла у него руку и ногу и этим примирила его с самим собой — ему оставалось утешение, что, не случись этого, он смог бы стать Праксителем современности, но сейчас… сейчас он живет в прошлом искусства, охраняя это прошлое, талантливо воспроизведенное в Пропилеях.

Каждое утро в половине восьмого Поль Ритам аккуратнейшим образом появляется у массивных ворот Пропилеев. Дружески поприветствовав привратника, он всякий раз сокрушается о том, что металлическая ограда, охватывающая огромную территорию усадьбы, ржавеет, и очень подробно излагает привратнику, как именно он намерен уговорить господина Ченснеппа раскошелиться.

Привратник наизусть знает всю историю уникальной ограды, с заученным интересом выслушивает скульптора, сокрушается вместе с ним, оживленно поддерживает разговор — ведь это его единственное развлечение на протяжении всего скучного дня — и удаляется в привратницкую не раньше, чем Ритам исчезает за купой деревьев, отделяющих ворота от виллы-дворца. Так Поль Ритам начинает свой утренний обход.

Каждый раз, пройдя буковую ограду и очутившись перед Анфиладой Искусств, восторженный искусствовед замирает на несколько минут, никогда не уставая восхищаться созданием Ульмаро. Отсюда, от буковой рощицы, лучше всего видна Анфилада, постепенно спускающаяся к самому низкому месту усадьбы, где громоздится мрачное сооружение, названное архитектором Средневековье. Отсюда же начинается широкая, мощенная огромными плитами Дорога сфинксов. По обеим ее сторонам правильными, унылыми рядами тянутся цоколи из красного песчаника, на которых лежат львы с человеческими головами. Однообразные, бесстрастно загадочные, они как бы символизируют вереницу веков, полных тайн я непознанного, веков, предшествовавших наибольшему расцвету искусства египтян.

Медленно, скрежеща металлической ногой по каменным плитам Дороги молчания, Ритам проходит мимо сфинксов, приближаясь к массивному каменному строению с косыми срезами стен.

Дорога заканчивается широкой площадкой, на которой Ульмаро установил иглу обелиска, иссеченную иероглифами, и колоссальную сидячую фигуру, превосходно гармонирующую с общим спокойствием архитектурных линий постройки. Вход в египетские залы представляет собой две совершенно одинаковые грузные башни с косыми стенами — пилоны, связанные между собой портиками, с небольшой, сравнительно, дверью, придавленной массивностью постройки.

Затворив за собой тяжелую бронзовую дверь, Ритам, словно с помощью машины времени, переносится в глубь веков, в царство величавой неподвижности египетских статуй, множества одинаковых колонн, в мир искусства скупого, прямоугольного, застывшего и зловеще угрюмого.

Внутренний египетский дворик архитектор выполнил так, что в любую погоду в нем ощущалось солнце Египта: умело замаскированные источники света посылали лучи через верхние отверстия, расположенные над бассейном, — все же это не уменьшало чувства придавленности. Его не рассеивали ни пестрая роспись золотом, синью, ярко-красной краской, столь же загадочная, как иероглифы, и заполнявшая все стены, колонны, карнизы; ни зелень пальм, столпившихся у бассейна; ни голубизна прохладной воды.

Египетская часть Анфилады всегда навевала тоску на Ритама.

«Искусство мертвое, искусство для мертвых, — часто думал он, рассматривая застывшие изображения барельефной живописи. — Искусство, порожденное страхом перед превратностями загробного мира, созданное для потусторонней жизни, призванное умилостивить богов небытия. Отсюда и поиски форм абсолютного покоя, таинственность, мрачность».

Ритам, как всегда, старается пройти египетский дворик поскорее, спеша в залы одухотворенного искусства Эллады, но его частенько задерживает крокодильчик.