На суше и на море - 65. Фантастика

Выслушав длинный рассказ главного писца, Тутанхамон сделал нетерпеливый жест.

— Но кто же эти Небесные Посланцы? Ты говоришь, что моя мать была Дочерью Неба. Что это значит?

Кагабу ответил не сразу.

— Твоего отца называли мечтателем. Да, появление Посланцев Неба перевернуло всю его жизнь, заставило искать новых путей к познанию, к подлинному счастью, но этого не поняли те, кто окружал его…

Послышались тихие шаги. Кагабу раздвинул листья винограда.

— Жрец! — прошептал он и быстро стал расставлять на доске фигурки с головами шакалов.

— Теперь тебе начинать, государь! — громко объявил он. Мимо беседки медленно прошествовала высокая, худощавая фигура в белом одеянии. Казалось, жрец о чем-то сосредоточенно думал и даже не взглянул в сторону беседки.

— Он следит за нами. Будем осторожны. Делай вид, что играешь в таб. Завтра я принесу тебе манускрипт, где мной записана история Небесных Посланцев, и ты узнаешь все, что тебя волнует. Только береги его пуще зеницы ока, иначе мне не сносить головы…

Тут они снова увидели жреца.

— Что тебе нужно? — спросил Тутанхамон.

— Я хотел сказать моему господину, — спокойно ответил жрец, внимательно поглядев на Кагабу, — что на первый день месяца Паини назначено заседание Совета, который ты должен почтить своим присутствием.

Вернувшись во дворец, Тутанхамон отправился на половину жены. Спальня царицы была перестроена зодчим Паранафером, расширившим окна. Теперь в альков, облицованный лазуритом из далеких полуденных стран, падал яркий свет.

Владычица Египта сидела окруженная придворными женщинами, с большой куклой на руках, которую ей подарили непревзойденные мастера Ахетатона — резиденции свергнутого фараона.

Худенькая, с большими черными глазами, длинными ресницами и пухлыми губами, она казалась моложе своих десяти лет.

— Посмотри, посмотри, — весело воскликнула она, увидев входящего супруга, — посмотри, какую мне подарили дочку!

— Хорошая кукла! — улыбнулся Тутанхамон, с детским любопытством разглядывая нарядную игрушку, сделанную с большим искусством.

— Довольна ли ты прогулкой, Анхесенпаатон?

— Очень, очень довольна! Всю дорогу играла музыка и мы пели песни. Но я вижу, ты чем-то озабочен. Что случилось, дорогой муж и брат?[13]

Легким движением головы фараон дал понять присутствующим, что хочет остаться наедине с женой.

— В зале приема послов, — сказал он, — стерли со стены изображение нашего отца.

Анхесенпаатон испуганно взглянула на мужа.

— Отец осведомлен об этом? — спросила она.

— Не знаю. Я поговорю с Раннаи.

— А я с мамой. Я видела ее вчера. Она была очень печальной и все время плакала.

— Почему?

— Не знаю.

— А я знаю! — гневно воскликнул Тутанхамон. — Это козни жрецов. Они мстят отцу за то, что он запретил молиться многим богам и повелел поклоняться только благодатному Солнцу.

— Блаженное Солнце, сияй над нами!.. — тоненьким голосом запела Анхесенпаатон.

— Тише! — остановил ее фараон. — Ты же знаешь, что жрецы запретили поклоняться Солнцу и восстановили прежние обряды. Они запретили отцу называться Эхнатоном и принудили меня отречься от имени отца и превратиться из Тутанхатона — живого воплощения Атона — в Тутанхамона. Займись своей куклой, а я пойду к отцу.

Выйдя в сад, он направился к небольшому дому, стоявшему поодаль. Там жил его отец, не так давно могущественный, а ныне развенчанный владыка Египта.

На веранде он встретил свою приемную мать, еще но старую, но уже седую женщину.

— Мир тебе, любимец бога, — низко поклонилась она фараону, — я ждала тебя и очень рада, что ты удостоил нас своим посещением.

Фараон нежно обнял ее.

— Я тоже рад тебе, Раннаи, но я хочу видеть отца. Где он?

— В храме Хатшепсут.

— Почему? — удивился Тутанхамон.

— Его вызвал Совет жрецов. Но может быть, у тебя и ко мне есть дело? Тогда пройдем в мои покои.

Комната, куда Раннаи ввела Тутанхамона, напоминала уголок сада. На полу расходились голубые волны, точно на поверхности пруда, в котором среди зеленых листьев водяных растений, цветов и бутонов голубого лотоса плавали рыбки. На панелях стен были изображены заросли папирусов, а на бирюзовом потолке голуби, за которыми гнался ястреб.

В больших лазуритовых вазах, алебастровых кувшинах, затейливо расписанных фаянсовых сосудах стояли букеты душистых цветов. Гирлянды листьев украшали стены, образуя причудливые сплетения.

Усадив фараона на кушетку, Раннаи придвинула к нему столик с фруктами и сладостями.

— Маленьким ты очень любил их, — улыбнулась она, — но твое детство рано прервали, государь, надев на тебя сразу две короны: Верхнего и Нижнего Египта. Так зачем тебе понадобился отец? Что-нибудь случилось?

— В зале приема послов соскоблили его изображения.

— Жрецы давно объявили нам войну. Я недавно с болью в сердце смотрела, как они сжигали манускрипты, в которых упоминались имена твоей матери и ее брата.

— Почему ты никогда не говоришь о моей маме?

— Имя Дочери Неба запрещено произносить под страхом смерти.

— Раннаи, ты встречалась с нею, ты хорошо знала ее…