На суше и на море. Выпуск 10 (1970 г.)

Говорит нормально. Впрочем, какое это имеет значение? А может, он и ничего? Тогда - да здравствует общество тихих идиотов!

Ее скудные мысли врывались в мозг Дени, захлестывая его собственные. К этому надо было привыкнуть.

Дени заказал коньяк.

– Послушай, Робинзон, а ты не разговорчивый.

– Извини, я просто рассеян.

Она сквозь зубы тянула коньяк.

– Слушай, не будем здесь долго задерживаться. Ведь мы еще вернемся сюда?

… Если бы Шарль не схлопотал пять лет, ты бы у меня тридцатью франками не отделался.

Изредка Дени отводил раструб аппарата, чтобы сосредоточиться, сопоставить ее мысли и слова.

– Куда же мы пойдем?

– Ну, милый, - наморщила она лоб, - конечно, к тебе…

… Комнату сегодня занимает Кристина. Неужели этот олух не может понять?…

Она быстро пьянела. Небрежная улыбка уже не сходила с ее лица.

– Все-таки тебе выгоднее подыскать кого-нибудь вроде вчерашнего старикана, щедрого на шуршики.

– Я так и думала, что ты кретин.

– Я знаю, что ты думала. Привет шуршикам!

Она встала, возмущенно вильнула бедрами и удалилась, гордо попыхивая сигаретой.

12

… Свиньи! Все вы грязные свиньи…,

… Не надо форсировать события…

… Боже, как я устала, я не хочу больше пить…

… Она будет мне еще ноги лизать…

Обрывки мыслей проникали в мозг. Дени слышал их, видел их очертания, какие-то движущие штрихи, отражавшие неровную пульсацию мозга. Неясный, мутный поток мыслей захлестывал его. Среди этого хаотичного потока иногда, словно влекомые им камни, проносились оглушающе четкие рассуждения.

Куда бы Дени ни направил аппарат, отовсюду доносились вопли чужого сознания. Это было как тяжелый, болезненный бред.

Дени уже не мог остановиться, но мог выключить «Откровение», чтобы привести в порядок свои мысли, Которые путались, переплетались в причудливый клубок с импульсами чужого сознания.

Внезапно бурлящий поток превратился в еле различимое журчание ручейка, похожее на отголоски разговоров в перегруженной телефонной линии.

Что такое? Испортился аппарат? Но стоило Дени отвести раструб немного в сторону, как журчание переросло в рев. Дени опять направил «Откровение» в затылок неподвижно сидящего посетителя, и снова все смолкло. Только изредка в сознании Дени взрывались вспышки мелодичных звуков, которые притупляли, заглушали волю. Хотелось их слушать, слушать и забыть обо всем…

Пришлось сделать усилие, чтобы нажать кнопку выключателя и встать. Медленно Дени подошел к стойке. Там он оглянулся.

За третьим столиком слева от эстрады сидел рано состарившийся человек, обросший, в помятом грязноватом костюме, который, несомненно, был когда-то элегантным. Но все это, пожалуй, не привлекло бы особого внимания Дени, если бы не лицо странного посетителя.

Широко раскрытые глаза смотрели далеко-далеко, сквозь всех танцующих и пьющих, сквозь стены и улицы.

– С каких это пор здесь пристанище шизофреников? - спросил Дени у бармена, хотя уже догадался, что представлял собой этот тип. Бармен усмехнулся, отвел глаза и, потряхивая миксером, равнодушно ответил:

– Это не шизофреник - наркоман.

«Странно, - думал Дени, направляясь к своему столику, - если человек мыслит, думает о чем-либо, то его мысли «Откровение» считывает. А если мыслей нет? Как было в случае с голубем и кошкой? Я чувствовал, ощущал, жил их жизнью. Так ли эго?»

Дени опустился на стул напротив наркомана. Аппарат наготове, надо только нажать кнопку.

…Сначала был свет. Ослепительно белый. Надо закрыть глаза, вот так… И сразу - чернильная тьма.

Матово-серебряный круг растет и растет. Это лампа. Круг полутьмы морщится разбегающимися волнами серо-серебряного цвета. За ними - сквозная решетка с зелеными просветами, а там, в этих просветах, серебро расплавленного блика, оно изрешетило на квадраты бледнеющую полутьму. Расцветающее дрожание лампы печалит. Печаль становится все больше и больше, она разливается и окрашивает все вокруг желтизной… Желтый бесконечный поток одинаковых лиц. Надо ловить звуки сплетенных разговоров…

…Липкая, зеленая вода. Это канал, канал и мост. Под ним расколотое на тысячи мелких осколков отражение беспредельных горизонтов. Вынырнула из воды чайка и закричала…

…Вдруг удар… Боль… Свет… Голоса…

Дени с удивлением обнаружил, что лежит на полу, а вокруг него беснуется орущая толпа. Он поднялся на ноги, увидел валяющийся аппарат, схватил его: «Слава богу, цел!»

Двое полицейских разгоняли дерущихся парней.

– Укокошили художника! - раздался чей-то крик…

Рядом с художником лежали осколки бутылки, а его лицо перечеркнули черные струйки крови…

13

И опять Дени в Париже.

От Лионского вокзала он поехал автобусом в ту часть города, что граничит с улицей Реомюра, Монмартром и Большими Бульварами.

Там, в узком переулочке де-Фобур, стоит темно-серое с высокими узкими окнами здание филиала Института медицины.

Строгая академическая тишина встретила Дени, едва он открыл массивную дверь. Широкая, крытая ковром лестница вела из вестибюля на второй этаж, а немного сбоку, как у подножия Монблана, зеленел сукном длинный стол.