На суше и на море. Выпуск 12 (1972 г.)

Все это, повторяю, я узнал много позже усть-хотимских событий; тогда же, когда мы со Славкой Угличем собрались в таежный маршрут, я и понятия не имел, что услышанное где-то краем уха сообщение о событиях в Англии будет иметь к нам самое непосредственное отношение. Целью нашего запланированного на следующее утро похода были обширные усть-хотимские топи. В этом районе зарегистрировали несколько случаев энцефалита, и я со Славкой, паразитологом биостанции, должны были заняться поисками бациллоносителей этой болезни - клещей. Захватив микроскопы, пробирки, банки и канистру со спиртом, мы выехали в деревню Потемки сначала на газике, потом на лошадях, а за Приозерьем уже никаких дорог не было. Отправив наше экспедиционное имущество за несколько десятков километров в объезд, мы зашагали по лесу, и, наконец, усталые, промокшие и голодные, добрались до Потемок, где и заночевали у Прохоровых, местных охотников-звероловов.

Здесь я впервые услыхал об огневках.

– Дальше-то куда? - спросил меня старший из Прохоровых, Семен.

Я ответил.

– У нас тут никто не болеет. Может, к северу, на лесоповале?

– А в Усть-Хотимске?

– Так нет же никакого Хотимска, - засмеялся Прохоров, - это болота так называются.

– И на болотах есть сушь.

– Есть-то есть. Даже близко. Там в кустарнике этих клещей тьма-тьмущая. Только… - он замялся.

– Что «только»? По болоту не пройти?

– Почему не пройти? Пройдем. У нас на это болотные плетенки есть. Лыжи вроде. Прохоровские. Испокон веков мастерим. Любую трясину пройдут - чем гуще, тем лучше. Только я не об этом. Об огневках. Не испугаетесь?

Я не понял: - Какие огневки? Это же семейство бабочек-вредителей.

– А если эта бабочка полтора метра в размахе? И горит, как уголь в печке. У Ваньки Мотовкина собаку сожгла. Три дня без просыпу пил.

– Сообщили в район?

– Да кто же Ваньке поверит? Самогонщик и враль. И собаку, верно, сам подстрелил.

– А кто-нибудь еще видел?

– Огневок-то? Идет слушок. Проверить бы, да брательники побаиваются. А одному на болоте не резон.

– Так пойдем вместе, - обрадовался я. - У нас и ружье на двоих.

– Ружей-то хватит, - задумался Прохоров, критически оглядывая наше снаряжение. - Только без груза пойдем. Налегке. Огневки там или не огневки, а на болоте сноровка нужна.

На рассвете мы уже стояли на краю леса. Низкое-низкое небо, такое же темное, как окружавшие нас ели и лиственницы, нависало над плотным сизым туманом. Туман съедал и даль, и близь, и дегтярную воду у самого берега. За спиной у каждого кроме охотничьей двустволки болталась пара болотных лыж, коротких и широких. Но Прохоров, не надевая их, шагнул прямо в воду. Сапоги у него в отличие от наших, резиновых, были яловые, высокие, до бедра, и туго перетянуты сверху тоненьким ремешком. Да и брезентовая куртка Семена лучше защищала от дождя, чем наши городские «болоньи».

– Шагайте смело, - сказал Прохоров, - глубоко не провалитесь, под ногами тропа.

Мы шли по мелкой воде, ощущая под ногами скользкий горбыль и старались не отставать от шагавшего впереди Прохорова. Туман словно отползал перед нами, высветляя торчавшие из воды кочки с зеленой болотной травой или сизыми мшаниками.

– Стоп, - сказал вдруг Прохоров через полчаса, - влазь на кочку и обувайся.

Под обувкой он подразумевал лыжи, которые мы довольно сносно прикрепили к нашим хлебнувшим уже воды сапогам.

– Тропа кончилась? - спросил я.

– Сворачивает, а нам к острову надо, - сказал Прохоров. - Ближе друг к дружке держись, а то оступишься - засосет.

Мы пошли на лыжах, легко сказать пошли - еле-еле переступали, с трудом вытягивая их из топкой грязи, но все-таки шли, не проваливались. «Прохоровские» держали марку: не размокали и не соскакивали. Так мы шли еще с полчаса, а нужный нам островок все еще прятался в тумане. Вблизи туман совсем рассеялся, открыв картину, на которую не польстился бы ни один пейзажист. Черная грязь под ногами, ядовитая зелень травы и кочки с выгоревшим почему-то мхом. Потом уж мы поняли, почему он выгорел.

– Теперь смотри в оба, ребята, - предупредил Прохоров.

– А чего смотреть? - отозвался идущий впереди меня Углич. - Осока да кочки, - и вдруг замер с открытым ртом.

Впереди, метрах в двадцати от нас, вода вокруг кочки кипела и булькала, именно кипела, а не пузырилась от подземных газов.

И вдруг из облака пара поднялся в воздух раскаленный лист, словно его сорвало ветром с крыши горящего дома. Поднявшись метра на три-четыре, он начал медленно сворачиваться в ржавую трубу, точь-в-точь колено обычной водосточной. Не дожидаясь дальнейших сюрпризов, Прохоров выстрелил из обоих стволов. Я знал, что ружье у него заряжено крупной картечью, но она прошла сквозь лист, ничего не изменив в его структуре. Будто бросили в волка горсть песку.