На суше и на море. Выпуск 13 (1973 г.)

Так было и в этот день. Однако в половине седьмого привычный порядок нарушился: к дверям института с разных сторон подошли двое. Первому было лет тридцать пять - тридцать шесть. Лицо его казалось треугольным: очень широкий и высокий лоб, над которым фонтаном взрывались и опадали в разные стороны длинные прямые волосы; совершенно плоские, выбритые до блеска щеки почти сходились у миниатюрного подбородка; рот же, напротив, был настолько велик, что, казалось, стоит его открыть, и подбородок неминуемо должен отвалиться; только прямой нос с широко выгнутыми крыльями вносил в это лицо какое-то подобие пропорциональности. Второму на вид было никак не меньше шестидесяти. Лицо его чем-то напоминало морду благовоспитанного боксера: почти квадратное, с крупными чертами и небольшими умными глазами, оно казалось грустным даже тогда, когда человек улыбался. Вся его фигура была под стать лицу, массивная и тяжелая. И поэтому подстриженные коротким бобриком волосы никак не вписывались в общий тон - здесь приличествовала бы львиная грива.

Встретившись, они поздоровались и несколько минут постояли, о чем-то тихо переговариваясь. Младший короткими жадными затяжками курил сигарету. Потом резким движением бросил. Прочертив в воздухе багровую дугу, она искрами рассыпалась по выложенной глянцевитой плиткой стене. Старший осуждающе покачал головой. Затем оба вошли в здание.

В тот момент, когда они оказались в холле, освещенном только неяркой лампой на столике у вахтера, откуда-то из недр здания вышел третий. Лица его было не разглядеть, только белый халат светился, как снег лунной ночью. Подойдя к вахтеру, он негромко сказал:

– Василий Федорович, пропусти, пожалуйста. Это ко мне.

– Пропуск? - дежурный с трудом оторвался от газеты.

– Вот.

Вахтер внимательно посмотрел на бумажку, перевел взгляд на лица посетителей.

– Ладно, - проворчал он, снова углубляясь в «Неделю». - Трудяги…

Человек в белом халате быстро подошел к двоим, ожидавшим в нескольких шагах от холодно поблескивающего турникета.

– Добрый вечер, - сказал он, пожимая им руки. Они постояли несколько секунд, потом младший из пришедших не выдержал:

– Ну, веди, Вергилий…

Старший усмехнулся:

– В самом деле, Леонид Сергеевич, идемте. Показывайте свое хозяйство…

Они довольно долго шли коридорами, два раза поднимались по лестницам - эскалаторы в это время уже не работали - и наконец остановились перед дверью с табличкой: Лаборатория молекулярной энцефалографии.

Леонид Сергеевич пропустил гостей, потом вошел сам и закрыл дверь на замок.

– Ну вот, - сказал он негромко, - кажется, все в порядке.

Треугольнолицый внимательно разглядывал обстановку.

– Знаешь, мне начинает казаться, что чем дальше, тем больше все лаборатории становятся похожими друг на друга. Какая-то сплошная стандартизация…

– Унификация, - уточнил Леонид.

– Пусть так. В любой лаборатории чуть ли не одно и то же оборудование. Я в твоем хозяйстве ни бельмеса не смыслю, а приборы те же, что и у меня…

– Кибернетизация всех наук - так, кажется, было написано в какой-то статье, - подал голос третий. - Слушайте, Леонид Сергеевич, у вас можно раздобыть стакан воды?

Он достал из кармана полоску целлофана, в которую, как пуговицы, были запрессованы какие-то таблетки, надорвав, вылущил две на ладонь.

– Что это у вас, Дмитрий Константинович? - спросил Леонид.

– Триоксазин. Нервишки пошаливают, - извиняющимся голосом ответил тот.

Леонид вышел в соседнюю комнату. Послышалось журчание воды.

– Пожалуйста, - Леонид протянул Дмитрию Константиновичу конический мерный стакан. Тот положил таблетки на язык и, запрокинув голову, запил. Кадык ходил по горлу, как поршень насоса.

– Фу, - сказал он, возвращая стакан. На лице у него застыла страдальческая гримаса. - Ну и гадость!

– Гадость?! - удивленно переспросил Леонид. - Это же таблетки. Даже вкуса почувствовать не успеваешь - проскакивают.

– Это галушки сами скачут. А эти штуки и стаканом воды не запьешь. Или не привык еще?

– И хорошо, - вставил треугольнолицый. - Я лично предпочитаю доказывать свою любовь к медицине другими способами.

– Да вы садитесь, садитесь, - предложил Леонид. Сам он отошел к столу у окна и, включив бра, возился там с чем-то.

– Помочь тебе?

– Спасибо, Коля. Я сам.

– Раз так - и ладно. В самом деле, Дмитрий Константинович, давайте-ка сядем.

Дмитрий Константинович сел за стол, по-ученически сложив руки перед собой. Николай боком примостился на краю стола, похлопал себя по карманам.

– Леня, а курить здесь можно?

– Вообще нельзя, а сегодня можно.

– Тогда изобрази, пожалуйста, что-нибудь такое… Ну, в общем вроде пепельницы.

– Сам поищи.

– Ладно. - Николай пересек комнату и стал рыться в шкафу. - Это можно? - спросил он, показывая чашку Петри.

– Можно.

Николай снова пристроился на столе, закурил.

– Разрешите? - спросил у него Дмитрий Константинович.

– Пожалуйста! - Николай протянул пачку. - Только… Разве вы курите?

– Вообще нет, а сегодня можно, - усмехнулся тот.