На светлой стороне

Пришлось Натыкину поиски Савойского приостановить и пойти озаботить начальство срочным ремонтом трубы. Да и одежду надо было незамедлительно сушить!

Но Ениколопова он не застал – тот был в кабинете у Иванцова. Поднимаясь к директорскому кабинету, Натыкин увидел на лестничной площадке солнечный прямоугольник от окна, а в самом окне – синее небо. Стало быть пасмурное утро сменилось погожим деньком.

«Так вот же!» – осенило Антона. – «Лучше, чем на солнце вещь не просушишь!»

И повернул назад.

Натянув шпагат между двумя деревьями на заднем дворе, Натыкин развешивал промокшие одежды. Хозяева их давно отбыли в мир иной, а зачем они, бесприютные, остались? Чтобы висеть в темноте, промокнуть, увидеть свет, вернуться в темноту?

А свет был тёплый, густой… Только осенью льётся эта золотая патока… У лета – смех, а у осени – тихая улыбка.

И так уютен этот мир!

Но каково же покидать его – даже неодушевлённым предметам?!

Оставив вещи сушиться, Антон снова направился к начальству. Одежду-то он спас, но оставалась труба…

Всё-таки добросовестным работником был Натыкин, болел душой за дело. Если б он знал, чем это его усердие обернётся?!

2

В 12 часов в музее начинались экскурсии.

Первой была группа отдыхающих из санатория «Зуевские дали».

По поводу названия санатория Даниил Викторович Иванцов неизменно иронизировал:

– Где они нашли тут дали? – и, будучи родом из столицы, добавлял:

– Это, как под Москвой: станция называется Подлипки Дачные, а вокруг сплошь многоэтажки…

– Дорогие друзья! – поднеся руки к груди, начала Лариса Дмитриевна. – Нам предстоит увлекательное путешествие в прошлое Зуевского края – малой родины многих замечательных наших соотечественников. Перед вами картина одного из них – прекрасного и незаслуженно забытого художника Савойского.

Правда, в последнее время о нём вспомнили. Его произведения теперь востребованы и на выставках, и на аукционах.

Основу группы составляли женщины от 50 и старше, по большей части с дородными телами, бестрепетными взглядами, уверенными движениями. Находились здесь и мужчины, но их присутствие было как-то малозаметно. Если, конечно, не считать Козличенко, который привлекал внимание своей подвижностью. Он всё время перемещался: то примыкал к группе слева, то справа, то вставал по центру так что Лариса Дмитриевна начала на него коситься.

Роста он был маленького, но коренаст, жилист, с тем примечательным лицом, которое не только не скрывает суть человека, но преподносит её в гротескной форме. А у Козличенко, ещё далеко не старого человека, оно имело выражение желчного пенсионера, который всегда готов попенять кормящему голубей: «Вы вот им хлеб даёте, а они потом червяков не едят»! В этой или меньшей степени, но въедливость характера, несомненно, была свойственна ему, как и напористый, неиссякаемый интерес к женщинам.

Но с ними ему не везло. То есть, на воле, может, и везло, а в санатории – нет! Всему виной, как был он уверен: пренебрежительное отношение персонала к соблюдению медицинской тайны. Или даже злонамеренное её раскрытие. С этим ещё предстояло разобраться! В самом деле, каким образом стало всеобщим достоянием, что в 17.30 по вторникам и субботам он получает лечебные клизмы? При том, что в 18.00 по этим же самым дням в санатории начинались танцы. И что же? Являвшемуся с процедуры Козличенко отказывали все дамы!

Особенно обиден был ему отказ Вероники Витальевны – женщины тихой, волоокой, с шикарными волосами, выкрашенными в тёмно-медовый цвет. Чтобы непрерывно быть перед её глазами, так активно и перемещался он на фоне экскурсионной группы.

И вот во время одного из таких перемещений, обегая группу с тыла, увидел Козличенко зелёный мундир с эполетами, который… прохаживался вдоль стены. Ну, как прохаживался? Неторопливо передвигался в зелёных же штанах по воздуху, размахивая рукавами. И не имелось при нём ни обуви, ни тела! Козличенко замер, раскрыв рот, а мундир тем временем удалился в соседний зал.

Наконец, Козличенко пришёл в себя и издал возглас:

– Это что за безобразия у вас тут творятся?

– Я попрошу вас не кричать, гражданин! – строго сказала Лариса Дмитриевна. – Объясните спокойно, что произошло.

– У вас музей или цирк? Забаву устроили! Кителя с эполетами у них разгуливают!

– Какие кителя?! Вы что такое говорите?

– А вы, конечно, не знаете? Вон, в тот зал пошёл!

Движимая естественной реакцией, Лариса Дмитриевна, а за ней и вся экскурсионная группа, устремилась по направлению указующего пальца Козличенко.

– Ну, кто-нибудь видит здесь китель с эполетами? – остановилась она в центре соседнего зала и, укоризненно взглянув на Козличенко, заметила: – Между прочим, китель носился исключительно с погонами, а эполеты полагались к сюртуку.

Послышался разочарованно-осуждающий ропот:

– И ведь вроде трезвый… Морочит людям голову…

И только когда из-под этого ропота вырвалось негромкое, но вполне отчётливое слово «клизма», Лариса Дмитриевна объявила:

– Итак, друзья, вернёмся к нашей экскурсии.

А Козличенко притих, потому что испугался: неужто с ним случилось что-то неладное?!