На Свободе . Беседы у микрофона. 1972-1979

Нет такого объяснения, и потому я, без всяких шуток, считаю, что толковый словарь, объясняющий такие вещи, чрезвычайно был бы полезен не только советским людям, но и всему миру; было бы легче, если бы советские коммунисты хотя бы прибавляли прилагательные к таким вот принципиально важным словам, как «правда»: «советская правда», «коммунистическая правда»; ведь прибавляют же они, хоть далеко не всегда, но иногда, уточняющие прилагательные «социалистический» к слову «гуманизм»: не просто гуманизм, а «социалистический гуманизм». Не так ли? Так почему бы не говорить «социалистическая правда» в отличие от просто правды? Все же это хоть как-нибудь останавливало бы внимание, было бы сигналом, что данная газета называется, по существу, не «Правда», а «Социалистическая Правда»; все в ней написанное есть не просто и чисто «правда», а «социалистическая правда». Но этого по разным причинам не делается: люди оказываются в заблуждении. Вообще-то это странно, что даже через шестьдесят лет безудержного, лавинного шествия совершенно особого советского языка до сих пор далеко не всем понятны его, в общем, простые и совсем несложные, но такие принципиальные или, как сказал бы Ленин, «архипринципиальные» особенности. До какой-то степени это, я думаю, объясняется все-таки вуалью секретности со стороны самих советских коммунистов: они не распространяются много о своих принципах толкования терминов; знают сами — и довольно. А другие люди слушают, удивляются: «Как можно — черное называть белым? Как можно так лгать?!» Да не лгут они, давайте же поймем наконец.

Если мы вот с вами твердо договорились, например, все черное называть белым, то всякий раз, видя черное, мы будем восклицать: «Белое! Какое белое!» И будем ли мы при этом лгать? Мы же договорились, что сажа, смола, ночная тьма, космическая пустота или краска под названием «кость жженая» — это все — мы договорились! — белого цвета, белого! Теперь, когда мы при виде всего черного скажем, что оно белое, то это не будет — формально — ложь, это будет всего лишь особенность нашего языка; и не упрощайте дело, указывая на нас пальцем, говоря, что мы лжецы; нет, мы не лжецы, мы говорим правду по законам нашего специфического языка; у нас черное называется белым — только и всего.

Так у советских коммунистов, в их специфическом советском языке, диктатура и называется демократией, бедность — изобилием, несвобода — свободой, или, скажем, ритуал получения неких бумажек и бросания их в урну — это выборы, и так далее, и так далее.

Коммунисты — еще раз подчеркнем — сами, между собой, давным-давно договорились именно это и считать демократией, изобилием, свободой, выборами и так далее. Только за пределами их коллектива отнюдь не все это знают. Вот и удивление, вот и возмущение, а то, на свою беду, кто-то придерется к какому-то термину и станет на своем: «Вот, мол, написано то-то и то-то — почему в действительности не так?» И за разъяснениями, бывает, отправляют его в тюрьму или в сумасшедший дом. Но здесь я уже, так сказать, слишком мрачно шучу; вернемся к словарю. Нет, если бы кто-то взялся да составил толковый словарь советского официального языка, то, я думаю, такой словарь был бы нарасхват; причем — уже без всякой иронии, не какая-нибудь там политическая сатира или агитка, а действительно ученый, академически серьезный, строгий словарь, как такие-то и такие-то слова трактуются в мире коммунистов, ибо часто получается, что люди, говоря даже на одном и том же языке, говорят как бы на разных языках или как люди с разных планет. Допустим, некоммунист говорит коммунисту: «Будем гуманными людьми». На что коммунист отвечает: «Совершенно согласен! Будем гуманными людьми». Ну, довольны оба: взаимопонимание, братья! Ничего подобного: первый сказал: «Будем гуманными» — то есть «не убий», «будь добр», «понимай», «жалей», «прощай». А второй ответил: «Совершенно согласен! Будем по-социалистически гуманными; а наш социалистический гуманизм значит «убей врага», «будь в борьбе беспощаден, безжалостен, непримирим». Согласитесь, что без словаря, где можно было бы узнать, что же коммунисты понимают хотя бы вот под словом «гуманизм», «гуманность», — без такого словаря действительно трудно в современном мире.

10 февраля 1978 г.

Размышления о книге