На свободе

— И у нас, в Дурасовке, тоже… Ой-ой как… Отец пишет… денег просит, а где денег взять?..

Жандарм уронил последнюю фразу тоном до боли печальным и опустил на грудь голову.

— Тоже у меня племянники родные есть, брата моего, Петра, дети… Самого-то его под Цусимой убили, жена-то его Федора с горя-то с разума помутилась, в город в сумасшедший дом увезли… Так детки-то малые у нас в дому и живут, а ведь их пять человек, пить-есть просят, опять же и обуть их надо, и одеть…

И они опять снова помолчали, прислушиваясь к шуму и стонам бури за тёмным окном. И опять им обоим стало до боли грустно. Жандарм перебирал в памяти Петровых ребят и представлял их в эту минуту голодными и несчастными. Уж если отец жалуется на жизнь, значит, — туго приходится. Он не любит жаловаться да причитать…

— Трудные годы жизни наступили, — после паузы, точно нечаянно и без раздумья проговорил жандарм, и казалось, что он не сказал ещё чего-то, что давно уже наболело и в его душе…

Отчего-то не пришли ему на помощь нужные слова, и он снова смолк…

Молчал и студент. И к нему не пришли те необходимые слова, после которых, быть может, невозможно бы было и молчание.

Жандарму хотелось поведать собеседнику и ещё какую-то свою смутную мысль, и он долго подыскивал нужные слова и думал: «Кто знает, когда ещё доведётся быть так на свободе-то?..»

И они оба долго молчали. Но это молчание не походило на те долгие часы, когда приходилось сидеть в душном арестантском вагоне, и когда они молчали, разъединённые разными думами и переживаниями…

В этом молчании в «детской» комнате, в глухую непогожую ночь, чудились слова давно забытых сказок. И тогда в саду шумели деревья, а в крышу барабанил дождь… И тогда в окна смотрела тёмная, пугающая призраками, ночь… Но отчего тогда «Юрочка» не боялся тёмной ночи, и почему он любил сказки старой няни?..

И у жандарма были свои детские сказки, и ему чудились сказочные призраки за тёмными окнами их хатки в забытой Дурасовке…

И они оба долго молчали… А за окном шумели деревья, в крышу барабанил дождь…

И казались молчаливыми и бесстрастными тёмные глаза непогожей ночи, заглянувшей в «Юрочкину детскую»…

1915