На свободное место

— Чья?!

Мы все на секунду даже немеем от изумления.

— Академика Брюханова, — торжественно повторяет Паша, теряя даже на момент свою обычную суровую сдержанность.

— Вот это финт, — наконец говорю я. — Интересно, чья голова это придумала.

— Скорей всего, Гаврилов, — отвечает Паша. — Он и не такое придумает.

— Как знать, — говорю я. — Там и похитрее твоего Гаврилова головы есть. Один этот Лев Игнатьевич небось кое-чего стоит. Да и Чума тоже.

— Гаврилов, мне кажется, другое дело, — качает головой Кузьмич, выкладывая по росту карандаши и не отрывая от них глаз. — Это мастер, специалист. Он небось и убийство Семанского не одобрил. Учесть это надо будет.

— Но все добро они на даче не спрячут, — говорю я. — Тот же Лев Игнатьевич не разрешит. По разным местам небось рассовали. Думается мне, что, в лучшем случае, эти двое, Гаврилов и Шершень, свою долю там спрятали, на даче этой.

— Как они про нее вообще узнали, интересно, — замечает Валя. — И как туда проникли.

Ему объясняют, кто такой Гаврилов и что для него вообще никаких запоров не существует. Ну, а про дачу им сказал, конечно, Олег, кто же еще? Выпил и сказал. Тут у нас даже сомнений нет.

— Он им и про квартиру отца мог рассказать, — говорю я. — И про вещи всякие, про картины, из-за которых с сестрой судился. Кстати, на это, видимо, жена его подбила, а?

— Она. Кобра, — подтверждает Витя. — Весь институт знает.

— Про нее говорят, что пьяница, проститутка, — снова повторяю я.

— Не слыхал, — Витя качает головой. — Баба собранная, волевая. И, между прочим, неплохой лаборант. А с виду худа как жердь, черна как уголь, а нос… как у Гоголя.

Все невольно улыбаются.

— Ну, ты художник, Витя, — говорю я. — Такой портрет.

— Так вот, — вмешивается Кузьмич, отрываясь от своих карандашей и решительно смешивая их, словно кончая игру. — Брать сейчас Гаврилова и Шершня нельзя, их надо, милые мои, брать с поличным, не иначе. А вот смотреть за ними надо неотступно.

— Смотрим, — кивает Паша. — Так вам с рук на руки и передадим.

— Это раз, — подолжает Кузьмич. — Второе — дача. За ней, я полагаю, отдельно придется смотреть. Туда ведь может и кто другой пожаловать. Как полагаете?

Он оглядывает нас.

— Только Лев Игнатьевич, — откликаюсь я. — Если он об этом номере их знает, конечно. А больше некому. Леха в бегах, Чума у нас. Но я думаю, Федор Кузьмич, дачу эту надо осмотреть пока самим.

Кузьмич не возражает.

— Только без нарушения обстановки, — говорит он и продолжает: — Теперь — третье. С этим Олегом надо побеседовать. По факту кражи из квартиры отца. Вполне это естественно, даже если и нет у нас против него никаких подозрений.

— И с супругой его надо встретиться, — добавляю я. — И тоже это никаких подозрений вызвать не может с их стороны. Как ее, кстати, зовут?

— Галина Осиповна, — сообщает Витя. — Фамилия Голованова, по первому мужу.

— Так вот, — заключает Кузьмич, — дачу мы берем под наблюдение немедленно. А завтра…

— Завтра воскресенье, Федор Кузьмич, — деликатно напоминаю я.

— М-да… — осекается он и, досадливо потерев ладонью ежик волос на затылке, продолжает уже спокойно: — Тогда, значит, в понедельник утром приглашаем этого Олега сюда, беседуем, как полагается, и сразу едем вместе с ним на дачу. Под самым пустяковым предлогом. Ну, и осмотрим, что там и как. Если, конечно, до этого туда никто не заявится.

— А если все же завтра кто-нибудь да заявится? — осторожно спрашиваю я.

— Придется немедленно брать, — пожимает плечами Кузьмич. — А как же? В чужую дачу залезли. Есть, так сказать, полное основание задержать. Ну, и сразу, конечно, летите туда. Поэтому чтоб дежурный завтра каждую минуту знал, где вы находитесь.

Это уже относится ко мне и к Вале.

— Да-а… — вздыхаю я. — Плакали наши лыжи со Светкой.

— Светлана твоя человек сознательный, — говорит Кузьмич. — И нашу работу знает.

Я замечаю, как Валя тоже вздыхает, но молча. Тоже, наверное, какое-то свидание намечалось. Я за Валей кое-что в последнее время стал замечать, некие подозрительные и знакомые мне признаки, так сказать.

На этом совещание наше заканчивается, и Кузьмич отпускает нас на заслуженный отдых.