На своей стороне

– И на этот случай тоже, – сказал Эйнари, опустив глаза, он чувствовал, что ему становится как-то стыдно.

– Вы хотели вернуться в Финляндию, чтобы продолжить борьбу и построить здесь социализм?

– Как сказать, тогда да, но, оглядываясь в прошлое, я рад, что до этого дело не дошло.

– Тогда вас не пугали жертвы и лишения?

– Молодость… эмоции. Мы были охвачены идеями мировой революции, а еще больше обидами, горечью за погибших товарищей-красногвардейцев.

– Сейчас вы уже разочаровались в идеях социализма?

– В идеях? – усмехнулся Эйнари. – Нет, в идеях – ничуть. Просто не все, понимаете, не все идеи стоят человеческих жизней.

– Когда закончилось обучение?

– Летом двадцать второго года состоялся выпуск.

– Значит, вы, будучи курсантом, зимой двадцать второго года принимали участие в знаменитом рейде Антикайнена.

– Да, я участвовал.

– Вам приказали… и вы пошли воевать против финнов?

– Нет, отбор в отряд Антикайнена был исключительно добровольным, – тихо ответил Эйнари.

– Хотелось проверить себя в деле, узнать, чего все-таки стоите?

– Сразу видно, Арво, что вы военный. Но не только это… Время было такое. Все вокруг воевали.

– Что есть, то есть, – согласился Кярккяйнен. – Я видел много военных, они искренне не любили войну, но принимали в ней самое активное участие, рискуя своей жизнью. Много было желающих попасть в отряд Антикайнена?

– С избытком. Тойво лично отбирал каждого бойца, но в первую очередь – отличных лыжников и хороших стрелков.

– Все финны – хорошие лыжники, – улыбнулся Арво.

– Да, поэтому в отряд отобрали лучших.

– Убивать других финнов? Ради чего? – резко спросил Кярккяйнен.

– Послушайте, Арво, был Тартуский мирный договор, Финляндия и Советы решили кое-как вопрос о границах… Кое-как, но решили. Наступил хрупкий мир в вашей Финляндии и у нас в Карелии31. Только добровольцы-шюцкоровцы, не без участия вашей разведки и Генштаба, устроили эту авантюру. Пришли в нашу страну… Понимаете, в нашу… с оружием. Потому никаких сомнений у меня не было, – вспылил Эйнари.

Возникла пауза. Арво сообразил, что задел Эйнари за живое. Ларс его предупреждал, что Хейкконен – еще тот упрямец, и может на некоторое время уйти в себя.

– Будете кофе? – неожиданно спросил Кярккяйнен.

– Не откажусь, – согласился Эйнари с радостью, почему-то Арво казался ему хорошим парнем.

Кярккяйнен вышел из кабинета.

«Эйнари, Эйнари, сейчас ты расскажешь все. Кто ты в глазах этого майора? Сначала воевал в Финляндии «с одними финнами против других финнов», потом в Карелии в компании красных финнов против белых финнов, а сейчас вот сдаешь всю Красную Армию с потрохами бывшим врагам. Эх, сидел бы сейчас дома, пил свой кофе, точнее чай… А как же Анна? Именно Анна и сын – единственное, что у меня есть. Родину я потерял уже дважды – и первую, и вторую. Не будь их, остался бы в России. Вот Маннергейм – русский офицер, теперь герой нации, а между тем воевал с немцами, но в восемнадцатом году ни он, ни остальные не гнушались немецкой помощи… Надо будет при случае напомнить об этом и Арво, и Ларсу, они-то думают, что здесь в Хельсинки у них только благородные рыцари без страха и упрека», – Хейкконен пытался найти себе оправдание.

Эйнари вспомнил разговор в Ленинграде весной 1936 года. Комдив Егоров как-то вскользь упомянул, что можно, мол, отправиться военным советником на полгода в Испанию, а там – как получится. Но официального предложения так и не поступило. Нашлись кандидатуры получше. Эйнари вновь поймал себя на мысли, что начинает моделировать собственное прошлое, а вместе с ним – и настоящее. Слишком много «если», но он уже сделал свой выбор – все-таки решил плыть против течения, когда пересек государственную границу СССР.

В годы Гражданской войны Эйнари приходилось общаться с офицерами царской армии, товарищами по оружию. Командир Ленинградской пехотной школы Александр Александрович Инно, участник мировой, дважды контуженый, потом раненый, на вопрос молодого финна о том, что его побудило вступить в Красную Армии, ведь он вовсе не разделял идеи социалистов, честно ответил, что если бы в Питере на тот момент были белые, то, скорее всего, примкнул бы к отрядам Деникина, Корнилова, Колчака или еще кого-нибудь. Но в Питере были красные, а дальше уже закрутилось-завертелось. Для Эйнари не было секретом, что среди командиров и бойцов Красной Армии много тех, кто успел повоевать и за красных, и за белых. Хотя потом, во время репрессий, сей факт не имел никакого значения – смертные приговоры выносились старым большевикам, участникам революционных боев пятого года, «военспецам» из царской армии и совсем юным красноармейцам, «детям рабочих и крестьян».

Арво вернулся в кабинет, и вскоре подали кофе.

– Итак, Эйнари, на чем мы остановились? Вы воевали в Карелии с финнами?

– Да, мы называли их «белофинны». Я был в составе отряда Тойво Антикайнена.

– Это ваше единственное участие в военном конфликте?

– Надеюсь! После этого в людей мне стрелять уже не доводилось, – искренне ответил Эйнари.

– У вас были награды за этот поход?

– Были! Именные часы и значок «Честному воину Карельского фронта».