На своей земле

Обхватив колени. Костя сидел вот уже несколько часов подряд. Он решал, как быть, что делать? Отец! Он вспоминал, как любил сидеть у него на коленях, когда был маленьким, как любил дергать его за усы, качаться на его ноге. Когда отец уходил на фронт. Костя тайком убежал на станцию. До станции было три километра. И там он ждал отца. Павел Клинов пришел слегка навеселе. Костя бросился к нему и заявил, что никуда от него не уйдет, будет с ним вместе воевать. И то ли от того, что Павлу Клинову действительно не хотелось уезжать, то ли размякло сердце от водки, но он обнял сыча за плечи, опустился с ним на траву и заплакал. А Костя, впервые видя отцовские слезы, прижался к его груди: «Я с тобой, тятька, с тобой!» С какой радостью и гордостью потом получал он от отца письма и читал их. Правда, отец редко писал про фронтовые дела, чаще он сообщал о походной кухне, о том, чем кормят, и жаловался на какого-то старшину. Но все равно, письма были с Фронта, и Костя хвастал своим отцом перед ребятами. Потом отец приехал. Это было рано утром. В избе еще спали. Костя сквозь сон слышал, как побежала на стук мать, как она заплакала, что-то говоря быстро и радостно. И вот посреди избы стоит отец, и Костя, колясь об его жесткие солдатские усы, висит на его шее.

— Соскучился, сынок? — говорил отец и гладил Костю по голове широкой ладонью.

В те годы в колхозе было мало мужиков, и всю работу справляли женщины. Но Павел Клинов не пошел в поле. Больше месяца он пробыл дома. Несколько раз к нему приходила Глафира Найденкова — председатель колхоза, — она просила помочь на уборке урожая, и всякий раз отец отказывался. Его стали называть лодырем, лежебокой. Косте было больно слышать такие слова. Он дрался с ребятами, поссорился с лучшим другом Колькой Евстигнеевым, давшим ему рекомендацию в комсомол. Никому не хотел верить, что его отец плохой. Любил его. А отец на самом деле был лентяем. Да еще теперь стал вором! На что позарился, на удобрения. Все для огорода своего, из-за жадности.

«Что же делать?» — в сотый раз спрашивал себя Костя и не знал, на что решиться. Ему было тяжело заявить во всеуслышание, что его отец — вор. Какими глазами будут смотреть на их семью люди! Но как посмотрит он сам в глаза своим товарищам, если умолчит?

Костер замирал. Желтенькие огоньки перебегали по черной чадящей головне. Седой пепел толстым слоем лежал на углях. Костя оглянулся. Пора уходить. Но как не хотелось идти домой… и вдруг по лесу разнесся зычный голос отца:

— Ко-стя! Кон-стан-тин!

Костя вскочил, сжал кулаки! Отцовский голос показался ему сейчас чужим. «Нет, я не отзовусь…» — решил он и побежал, вытянув вперед руки, не замечая, как бьют по лицу намороженные ветви. «Кон-стан-тин!» — донеслось до него, но он был уже далеко.

17

Мотор оказался с дефектами: протекал радиатор, верхняя рубашка водяной помпы была пробита, масляный фильтр поврежден. Когда все это обнаружилось, Кузьма безнадежно махнул рукой. Но Иван Сидоров так начал горячиться, доказывая, что ему заварить и склепать — плевое дело, что Кузьма сразу сдался, и через полчаса председатель колхоза стоял у горна, а Сидоров в брезентовом переднике выбирал из кучи железного лома материал для ремонта.

Они работали всю ночь напролет и к утру заклепали пробоину в водяной помпе, в полдень запаяли радиатор, а к вечеру починили стакан масляного фильтра. Отдохнув всего лишь час, принялись за сборку. Им не терпелось поскорее пустить мотор, послушать, как он начнет гудеть, как будут позванивать в окнах стекла, как мелкой дрожью наполнится изба.

Кузьма удивлялся той прыти и настойчивости, какие проявлял кузнец. Он никак от него этого не ожидал, — а у Ивана Сидорова была своя думка, он мечтал стать механиком при моторе.

Во время сборки многие детали получили новые наименования, до сих пор неизвестные ни одному водителю.

— Дай-ка мне вон ту фуфлыгу, — кивал головой Кузьма на деталь, и кузнец чутьем определял, что именно было нужно Кузьме. — А где у нас эти? — Кузьма сучил пальцами, и кузнец нес ему свечи для зажигания.

До самого конца сборки все шло гладко и детали сразу находили свои места, но когда движок был собран, неожиданно обнаружился некоторый излишек болтов, гаек и каких-то маленьких пружинок.

— Ну и начхать на них! — нетерпеливо сказал Иван Сидоров. — и без них обойдемся. К тому же неизвестно, куда их ставить.

Но Кузьма снова уткнулся в книгу и отыскал им место. К счастью, мотор не пришлось из-за них разбирать.

Наконец все было готово. Даже болтам нашлось применение. Оставались непривернутыми две гайки, но ими решено было пренебречь.

— Начинается испытание! — торжественно произнес Кузьма.

Иван Сидоров обтер рукой губы, словно собираясь целоваться, и шопотом спросил:

— Мамашу не испугаем?

— Обрадуем, — ответил Кузьма. — Заправляй горючее.