На своей земле

Когда солнце встало над головой, полдничали. Собрались на отлогом берегу реки вокруг разостланной на земле парусины. Посредине стояло деревянное резное блюдо с толстыми ломтями ржаного хлеба. Пелагея Семеновна, раскрасневшаяся от костра, разливала черпаком густой картофельный суп. Настя и Груня разносили его в мисках. С первого же дня пахоты Кузьма ввел общий стол. Полчаса — на обед, полтора часа — на отдых. Отдыхать было решено в обязательном порядке, тут же, не уходя с поля. «По-военному!» — горько усмехался Степан Парамонович. Елизавета ко всему придиралась. Поболтав ложкой в миске, она отодвигала ее в сторону и начинала есть пустой хлеб.

— Чего ж ты суп-то не ешь? — спрашивала ее Лапушкина.

— Разве это суп? — фыркала Елизавета. — Брандахлыст какой-то!

Старая Хромова смотрела на нее с укором.

— И как, товарищ председатель, слушаются вас коровы? — кольнув глазами Кузьму, спросила Елизавета. — Будто и не ваше это дело, коров-то гонять.

Кузьма сидел в просторной сатиновой рубахе, осунувшийся, почерневший от солнца и ветра.

— А почему не мое? Плохой работы нет, если она идет на пользу колхозу.

— Что говорить, самое подходящее дело председателю погонялой быть, — сказала Елизавета и засмеялась. Но, заметив, что никто, кроме нее, не смеется, замолчала.

После обеда Кузьма лег вместе с Никандром под плащ-палаткой.

— Ох, и ядовитая баба эта Елизавета, — сказал Никандр, покусывая сухую ветку. — Как с ней Щекотов живет…

— Оба хороши. Только одна на виду, а другой внутри. Я хочу с тобой вот о чем поговорить… — Кузьма лег поудобнее. — Почему ты перестал выпускать «молнии»?

— А мы готовим газету, Кузьма Иваныч…

— Газета сама по себе, а «молнии» надо выпускать каждый день. Пока стенная газета выйдет, а тут уже сразу видно самых лучших колхозников и плохо работающих. — Кузьма раскрыл сумку, достал лист бумаги. — Пиши: «Марфа Клинова, ты вчера не выполнила норму. Стыдись! Ты позоришь колхоз!»

— Так надо бы красками…

— Дело не в красках. Пиши карандашом… Ну, вот… Теперь надо этот лист прикрепить к щитку и поставить его рядом с Марфой. Пускай читает… И еще вот что: смотри за комсомольцами, чтобы все работали хорошо, чтобы никто не мог тыкать пальцем, что вот, дескать, сами пишут, а работают плохо. Понял?

— Ясно, Кузьма Иваныч.

В палатке нагревался воздух, тонко припахивало резиной, было слышно, как за стенкой шелестят листья кустарника. Никандру хотелось спросить, о чем вчера говорил с Кузьмой Емельянов. Он понимал, что разговор, видимо, шел об огородах, иначе бы незачем Кузьме было проводить собрание утром, но спрашивать было неудобно. Он посмотрел сбоку на председателя. Кузьма задумчиво смотрел в открытый треугольник выхода. В него виднелись на бугре дома, за ними далеко-далеко холм с тоненькой щетинкой леса.

— Слушай, Никандр, — тихо сказал Кузьма, — слушай и запомни на всю жизнь: никогда не считай себя умнее народа…

— Я не считаю, Кузьма Иваныч…

— Я про себя говорю. Почему-то я вдруг решил, что только я один знаю, как надо руководить, как строить передовой колхоз, и вот сегодня ночью, а особенно утром, понял, как я ошибся. Всегда надо советоваться с народом, один ничего не сделаешь…

Никандр сочувственно вздохнул.

— Товарищ Емельянов об этом вчера говорил?

— Об этом… Да ведь это и до него мне было известно. А вот бывает так, увлечешься и шпаришь вперед без оглядки… А ведь армия всегда была крепка тылом. Ну, иди вешай «молнию»…

Они вылезли из палатки. Никандр направился к полю, на котором работала Марфа Клинова. Кузьма пошел к парникам. Там работала Мария с Варей Лапушкиной. У Варвары была маленькая, крючком, косичка с белой тряпицей на конце, большие круглые глаза и крошечный, словно шипок, нос.

Каждое утро в парниках надо было поднять рамы, полить рассаду, прополоть от сорняков, а на ночь опять закрывать котлованы и укутать теплыми соломенными матами. От Вари помощи большой не было, но все-таки вдвоем работать было веселей. В редкие минуты отдыха Варя рассказывала прерывающимся голоском, как они жили с тятей, какой он был добрый, как он ушел на войну и оттуда часто писал письма. Дойдя в своем рассказе до того, как они получили похоронную. Варя начинала тереть глаза кулаками, голосок ее обрывался. Но проходила минута — она уже смеялась. Завидя бабочку, бросалась ловить ее, отыскивала в низинке, между сырыми запазухами, ландыши и, нарвав их, бежала к Марии с веселым криком: «Эва, сколь нашла!».

Кузьма застал их за прополкой. Склонившись, они двигались вдоль котлована. В последнее время Кузьма редко бывал наедине с Марией. После той поездки в день выборов, когда он сказал: «Вы сегодня очень красивы, Мария Поликарповна», — она замкнулась, сухо смотрела на него при встрече, а на правлении колхоза стала называть Кузьму по фамилии. Он понимал, все дело было в ее муже… Она ждет… Верит в его возвращение, не считает погибшим. И Кузьма заставлял себя быть сдержанным… Но не так-то легко сладить с сердцем весной…

— Как парники, Мария Поликарповна? — спросил Кузьма.

Мария выпрямилась.

— Сегодня на ночь решила котлованы не прикрывать.

— А не озябнет рассада?