На тайной службе её величества

— Вы считаете Блофелда большим хитрецом только потому, что сталкивались с ним в ситуации, когда именно эта черта его характера проявлялась наиболее ярко, — сказал Сейбл Базилиск со знанием дела. — Мне приходилось встречать сотни ловкачей — финансовых воротил, промышленников, политиков — знаменитостей, с которыми было страшно разговаривать, когда они входили в эту комнату. Но как только проявляется снобизм, как только речь заходит о желании купить, так сказать, положение в обществе, будь это титул, который тщательно подбирают по мерке, или просто герб, выставляемый для красоты над камином где-нибудь в богом забытом Сербитоне, все эти люди начинают вдруг уменьшаться в размере, становиться карликами перед вами, — иллюстрируя сказанное, он опустил над столом руку, — со временем они превращаются в совершенных пигмеев. А с женщинами и того хуже. Мечта о том, чтобы проснуться однажды настоящей «леди», чтобы считаться таковой в узком кругу своих знакомых, настолько губительна, что они бесстыдно до неприличия готовы обнажить перед вами свою душу. Как это ни странно, — Сейбл Базилиск наморщил свой высокий бледный лоб, пытаясь найти подходящее сравнение, — но все эти добропорядочные граждане, эти Смиты и Брауны, Джонсы и, — он улыбнулся собеседнику, — Бонды считают процедуру возведения в дворянское достоинство чем-то вроде обряда омовения, отпущения грехов, которых изрядно набралось за прожитые годы, это своего рода очищение их скудного умишка, избавление от присущего им комплекса неполноценности. Пусть Блофелд вас не беспокоит. Он уже попался на крючок. Возможно, он и гангстер, каких поискать. Судя по тому, что мне известно об этом деле, он, конечно, мошенник из мошенников. Вполне допускаю, что он жесток и безжалостен, когда находится в знакомой ему среде и знает, как себя вести. Но коль скоро он взялся доказать, что является графом де Блевиль, можно быть уверенным в следующем. Он хочет сменить имя. Это вполне понятно. Он жаждет стать другим — стать почтенным человеком. Это тоже очевидно. Но более всего он желает стать графом. — Говоря это, Сейбл Базилиск ударил ладонью по столу, придавая сказанному особое значение. — Вот, господин Бонд, то, что чрезвычайно важно. Он богатый и преуспевающий в своем деле человек, неважно при этом, чем он занимается. Его больше не прельщают материальные ценности — ни богатство, ни власть. По моим подсчетам, ему сейчас 54 года. И он страстно мечтает сменить обличье. Смею вас уверить, господин Бонд, он вас примет, если нам удастся разыграть все как по нотам, то есть поставить его в положение пациента, консультирующегося у врача относительно, — аристократическое лицо Сейбла Базилиска приняло выражение нескрываемого отвращения, — венерической болезни, которую он сумел подцепить неизвестно где. — Весь вид Сейбла Базилиска, когда он произносил эти слова, не оставлял сомнений в его абсолютной уверенности в неотразимости приведенных доводов. Он опустился в кресло и впервые закурил. Бонд почувствовал запах турецкого табака. — И только так, — голосом, не терпящим возражений, произнес Базилиск. — Этот человек знает, что запятнан, знает, что отвергнут обществом. И по заслугам. Теперь он задумал подковать свою лошадь заново, купить себе другое имя. Если вас интересует мое мнение, считаю, что мы должны помочь ему улучшить плохую породу, пусть он несется во весь опор, не зная, что лошадь с изъяном, — так быстрее сломает себе шею.

8. Причудливая «крыша»

«И кем это, черт побери, вы собираетесь представиться?»

М., как Бонд и предполагал, почти слово в слово повторил этот вопрос, когда в тот же вечер закончил читать докладную записку, на которую Бонд потратил всю вторую половину дня, диктуя ее Мэри Гуднайт. М. находился в тени, на него не падал желтый свет настольной лампы с зеленым абажуром, стоявшей на столе, но Бонд догадывался, что на изборожденном морщинами лице старого морского волка мелькали, сменяя друг друга, выражения скептицизма, раздражения и нетерпения. Об этом свидетельствовало и выражение «черт побери!». М. редко позволял себе крепкие словечки, но уж если он их употреблял, то это свидетельствовало о чьей-то предельной глупости. Очевидно, М. считал план Бонда далеким от совершенства, и теперь, находясь вне стен Геральдической палаты, вдалеке от ее преданных своему делу сотрудников, замкнутых в крошечном мирке специальных вопросов, связанных с их профессией. Бонд не был уверен в том, что М. так уж и не прав.