На танке через ад

При великолепной мартовской погоде восемь дней мы провели в пансионе в Медвежьей долине у подножия Фельдберга, катались на лыжах и загорали. К нам приехали наши подружки из Фрайбурга, и мы прекрасно провели это время. Мы участвовали и в соревнованиях. Это было что-то вроде гигантского слалома. Я стартовал под номером 42 и упал неподалеку от финиша. Из 128 участников я занял 72-е место. Я участвовал также с сослуживцами в эстафете четыре по пять километров.

За время обучения рекрутом я получил удостоверение механика-водителя танка до 10 тонн. Обучение проводилось на LAS I, как тогда сокращенно назывался сельскохозяйственный трактор. Условное название осталось со времен «подпольного рейхсвера». На самом деле речь шла о шасси танка I.

По завершении учебы в конце марта 1941 года большинство молодых солдат было направлено в боевые части 7-го или 8-го танковых полков в Африку. Я тогда написал матери об успехах немецких танковых войск в Африке и связывал с этим надежду на скорое завершение войны. Мы, молодые солдаты, тогда еще не знали, что нам еще предстоят четыре военных года, и не догадывались, что нас ждет.

На занятиях мы слышали, что Роммель во главе Африканского корпуса через Египет будет наступать в направлении Кавказа, а войска, которые позднее начнут наступать на Балканский полуостров, должны будут встретиться с ним на половине пути. И вся Европа оказалась бы в клещах немецких танковых войск. Тогда следовало лишь оценить эти гигантские расстояния на карте, и даже у оптимиста появились бы сомнения в правильности таких прогнозов. Впрочем, ход войны мы даже не обсуждали.

Поскольку я сдал экзамен на удостоверение водителя гусеничных транспортных средств весом до 10 тонн, в начале 1941 года меня направили в Путлос на Балтике, где я, как раз к 18 годам, после четырехнедельного обучения, получил удостоверение водителя гусеничных транспортных средств весом более 10 тонн. Теперь я мог водить танк III или IV.

1 июня 1941 г., после полугода службы солдатом, я был «произведен» в старшие стрелки, довольно жалкий воинский чин. Теперь на левом рукаве я носил звездочку, дававшую мне преимущество возвращаться из увольнения не до 22, а до 24 часов. Еще через полгода службы в Вермахте я стал ефрейтором, а через два с половиной года — обер-ефрейтором. Обер-ефрейтор был тоже солдатский чин, но с тем преимуществом, что имеющий его получал денежный оклад, который переводился на его счет в сберегательной кассе по месту жительства… Оклад составлял 98 рейхсмарок в месяц. Военнослужащие тоже должны были платить налоги, например подоходный, а зимой делать взносы в фонд «зимней помощи», поэтому «чистыми» обер-ефрейтор получал 70, а унтер-офицер — около 100 рейхсмарок в месяц.

22 июня 1941 года я, случайно оказавшись неподалеку от радиоприемника, узнал о том, что теперь немецкие войска двинулись и в Россию. Все и тогда думали о быстрой победе, хотя осмотрительные имели сомнения из-за огромных просторов этой страны, а выпускники гимназии помнили из уроков истории о походе Наполеона в Россию: «Пропали люди, кони и повозки — казалось, бил его сам Бог». То, что все может оказаться гораздо хуже, тогда едва ли кто мог себе представить.

Участие в транспортной операции

И вот я стал танкистом. 27 июня меня перевели в Заган (Силезия), маленький гарнизонный городишко на Бобере, притоке Одера, где располагался 15-й запасной танковый батальон. Задача этого батальона, наряду с учебным вождением танков типа III по песчаным почвам сосновых лесов вокруг Загана, заключалась в том, чтобы выгружать танки, направлявшиеся туда по железной дороге с завода-изготовителя, и перегонять их в военный городок, где они некоторое время хранились «на складе». В случае необходимости некоторое количество танков было необходимо снова грузить на железнодорожные платформы и отправлять в боевые части в Россию или в Италию для последующей переправы в Африку.

Сопровождающая команда на месте назначения могла выбирать, останется ли она в боевых частях или возвратится обратно в Заган. Я всегда предпочитал возвращаться в Заган. Когда я как-то сопровождал такой транспорт, шедший через Вязьму и разгружавшийся почти в 80 километрах от Москвы, я на себе ощутил русскую зиму с температурой ниже минус 40 градусов. Местами от снега и мороза дороги были настолько скользкими, что гусеницы на подъемах проскальзывали на месте. Танк останавливался и без вспомогательных средств дальше двигаться не мог.

Эшелон с танками III по дороге на фронт остановился на заснеженных путях недалеко от Вязьмы.

Только после того, как в гусеницы вставляли металлические шипы, удавалось снова обеспечить сцепление с дорогой, и танк по ледяной дороге мог одолеть подъем. Там я впервые увидел лежавшие по сторонам дороги замерзшие тела русских мужчин и женщин.