На тебя вся надежда

– К ребятам, разумеется... И скажите, что Николай Николаевич попал в такую-то беду и обращается к каждому из них, как... ну, как человек к человеку. Причем обязательно подчеркните, что неприятный разговор у меня с ними все равно будет, это мой долг, а к ним обращаюсь как человек к человеку, а не как педагог или там начальство...

– Бросьте, Николай Николаевич. Только что распекли их за это дело, а сами...

– Ну, знаете, милый вы мой... Они прекрасно знают, что я распекал их за пренебрежение занятиями, а не за вполне естественную любознательность, здоровую страсть к исследованиям. Если бы, голубчик, не было этой страсти, Америка не была бы открыта.

– Тогда уж лучше сообщить о нашем положении кому-нибудь одному из них, а не всем троим. Но вот как это сделать?

– Не надо! Один разболтает. Обязательно разболтает. А трое – никогда. Ступайте! Ступайте! Они поймут. Только прежде всего возьмите с них слово, что все останется в тайне.

– Все-таки тайну нужно сохранить? – пробормотал а.

– Ничего не поделаешь. Нужно считаться... как бы вам сказать, со своего рода условностями. Ступайте, дорогой. Ступайте!

Николай Николаевич тихонько подталкивал меня, пока я снова не полез по скобам во тьму.

Добравшись до нужной решетки, я долго смотрел через нее на мальчишек. Они уже не разговаривали, а переминались с ноги на ногу, тоскливо поглядывая в конец коридора. Рыжий Анатолий присел на корточки у стены, вынул из кармана карандаш и принялся грызть его, отдирая зубами мелкие щепочки.

Долговязый "исследователь" вентиляционных каналов проговорил:

– Да не придет он. Уже, наверно, из школы ушел. Рыжий даже не взглянул на него:

– Да, "не придет"! Не знаешь, так молчи уж.

– А что?

"Исследователи" сели рядом с Анатолием.

– А то! Ты в четвертом?

– В четвертом.

– Он у вас не преподаст еще. Вот перейдешь в пятый, тогда узнаешь!

Рыжий некоторое время трудился над своим карандашом, потом вдруг повернулся к "исследователю":

– Знаешь самое первое правило для хорошего педагога? Никогда с детьми не трепись зря. Сказал – и делай. А Николай Николаевич знаешь какой педагог? О нем в "Пионерке" писали.

– Знаю. Только строгий очень, – вздохнул толстый.

– Не будешь с нами строгим, так мы всю школу разнесем. Рыжий снова принялся за карандаш. Я лежал в своей норе, таращил на них глаза и глотал от волнения слюну. Лишь минуты через две я собрался с духом и прошептал:

– Мальчики!

Они не услышали. Толстый опять заговорил:

– А кто это молодой такой? С ним был. Анатолий вынул из карандаша графит и стал писать им у себя на ладони.

– Ерунда. Практикант.

Мне стало душно. От пыли свербило в носу. Хотелось чихнуть.

– Мальчики! Мальчики! Ребята! – шепнул я уже погромче.

Все трое дернули головами, разом поднялись и уставились на меня. Толстый мальчишка тихонько хохотнул:

– Во! Еще один!

Анатолий швырнул в решетку мусор, оставшийся от карандаша:

– Тебе здорово всыплют! Их уже поймали.

– Ребята!.. Мальчики!.. Я не то... Я говорю, я не тот, кто вы думаете. Я к вам как человек к человеку (тьфу, черт!)... Одним словом, я к вам по поручению... ну, от Николая Николаевича... Вернее, не от Николая Николаевича, а...

– Чего ты там бормочешь? – спросил толстый.

– Я говорю... Видите ли, какая штука... Николай Николаевич... Ну, просто к вам обращается. Тут маленькая неприятность вышла... Одним словом, нас заперли... Дворник запер. И вот мы... Нечаянно, конечно, запер...

Рыжий вдруг перестал скалить зубы.

– Вы кто: практикант? – догадался он.

– Ну конечно, практикант! – обрадовался я и стал говорить более внятно: – По некоторым причинам, ребята, мы с Николаем Николаевичем оказались запертыми в этой штуке. И вот Николаи Николаевич обращается к вам с просьбой выручить нас, по так, чтобы никто не знал.

Все мальчишки просияли, как будто я предложил им ехать на Северный полюс.

– Где заперли? Ту дверку? – спросил тощий мальчишка.

– Ну да. Внизу.

Толстый от восторга ударил своего приятеля по спине:

– Вот это Николай Николаевич! Анатолий тянул их обоих за рукава:

– Пошли! Пошли!

– Сейчас выручим, – сказал толстый.

Вся тройка собралась было умчаться, но я остановил их:

– Только, ребята, Николай Николаевич просил дать честное пионерское, что вы никому – ни слова. Анатолий кивнул головой:

– Конечно! А как же!

Выбравшись из канала и спустившись к учителю, я услышал возню за дверцей и возбужденный шепот:

– Ты гвоздем! Гвоздем его надо!..

Через полчаса Николай Николаевич сидел за партой в пустом классе. Возле него стояли трое мальчишек и смотрели на него во все глаза. Разговор о трудовой дисциплине, о том, как дорог каждый час учебы, был закончен.

– Нет, голубчик. Я думаю, что твое предположение неверно, – говорил Николай Николаевич, укладывая пенсне в футляр. – Теоретически, может быть, и возможно, что такая система вентиляции способствует поддержанию более или менее одинаковой температуры во всех помещениях, по практически... Ведь ты, наверно, обратил внимание, что...

Толстый мальчишка перебил его:

– Николай Николаевич... а зачем вы туда полезли? Николай Николаевич посмотрел на него, потом улыбнулся.

– Знаешь, в старину говорили: лукавый попутал...