На улице Туру ждал приятный сюрприз — в неподвижном зное рядом со стоянкой служебных машин стояла Автомотриса. Она выглядела как нескладный долговязый акселерат, намного выросший из своей одежды в ряду аккуратных, в меру подросших чистеньких сверстников.
— Знаешь, куда мы сейчас едем? — спросил Тура.
— Да. В психдом. Пока никто не очухался… Там этот наркоман… Бахадиров. Они его знают… Он у них уже бывал…
— И еще — на несколько минут заскочим к Сувону.
— «Липтон», настоящий английский чай, — подал пиалы Сувон. — Из Венгрии нельзя вывозить чай. Они сами покупают его на валюту. А мне вот привезли…
Навсегда испуганные глаза огромного чайханщика, затерянные среди бугров лица каменного идола, страдали и плакали, даже когда он смеялся или шутил.
«Последнее, что меня связывает с генералом Эргашевым, — глядя на него, думал Тура. — Поручение, которое, несмотря ни на что, я выполню. Здесь нами поставлен капкан… Много лет Эргашев был моим учителем. Он любил меня. Я и сам не знаю, почему он поручил мне — уволенному — довести дело с Сувоном до конца. Не начальнику ОБХСС. Не Равшану. Не доверяет им? А нищего начальника не купишь!..»
— Нельзя вывозить, а вывозят, — заметил Силач.
— Рискуют! Приходите к вечеру, будет «Эрл грэй»… — негромко обещал Сувон, и огромные части его лица страшно шевелились.
— То «Эрл грэй», то «Липтон»… — удивился Силач. — Настоящий?
— Куплен в Венгрии. Я же говорил.
— Боюсь, вечером нам будет не до чая, — покачал головой Силач.
— Я вам оставлю, — даже разговаривая на привычные темы, Сувон будто делился сокровенными тайнами. — Что-нибудь случилось?
— Нет, нет. Ты что, Сувон, боишься? — спросил Тура.
— Я подумал… Я конечно… Нет… Если кто-нибудь слово скажет… Меня убьют… — у него тряслось лицо.
На Сувона мало надежды, подумал вдруг Тура. Час назад под окнами стояла машина Камалова с наркотиком, с багажником, доверху набитым бутылками фальшивого коньяка. А что из того?
— Новости есть? — спросил Тура, поднимаясь. — Надо ехать.
Сувон щелкнул языком:
— Пока ничего, — он показал глазами на стену. Ковер висел на своем обычном месте — уже не новый, истертый — немой свидетель всего происходившего в чайхане едва ли не со дня ее основания.
Из газет:
Изолятор психиатрической больницы находился в боковом флигеле — тесном помещении с палатами на одну койку. Попадая сюда, Тура каждый раз удивлялся тому, как наркологи здесь работают — источенные временем тонкие дощатые стены, хлипкие — на честном слове — замки и рядом буйные, приведенные в неистовство от одного лишь предчувствия надвигающейся мучительной абстиненции, воющие, неуправляемые наркоманы.
Доставленный Силачом больной лежал под капельницей. Иссохшее тело старика-мальчишки, пепельно-серая кожа, сквозь которую торчали обручи ребер. Задубевший, с корочкой запекшейся крови бинт развязался, и из-под давно не стриженных волос на лбу просвечивал набухший, начавший подживать струп кровяного рубца.
Наркоман лежал неслышно, почти не дыша, рот судорожно раскрыт — маленький, похожий на загнанного зверька, опустившийся, ссохшийся человек, постоянный обитатель подвалов и чердаков.
— Долго будет спать? — спросил Силач.
— Бывает по-разному, — ответил нарколог. — Будить, видимо, не стоит.
Дежурный врач провел их в маленькую ординаторскую Окна здесь были зашторены так же, как в палате. Врач зажег свет, Тура с облегчением сел. На стене висела памятка. Тура — большой ценитель наглядной агитации — стал читать памятку: