На темных аллеях

Шампуни, бальзамы, кондиционеры, гели, кремы, маски, примочки, присыпки… весь дом был забит этой ерундой, которую столь усердно рекламируют средства массовой информации. Григорий Петрович то и дело натыкался на эти плоды цивилизации в своем доме, иногда даже в самых неожиданных местах. Однажды, торопясь на работу, он искал носки. В стопке белья он нашел коробочку с загадочной надписью и очень затейливой крышкой. Любопытно стало — что сие такое? Мужчина вертел ее и так и сяк, пока коробочка вдруг не взорвалась в руках и не осыпала его с ног до головы розовой пудрой, которая пахла нежно, печально, по-восточному томно… Григорий Петрович чистил свою униформу и ругал себя за любопытство. А потом начальство в ЖЭКе сделало ему нагоняй за опоздание. В другой раз супруг перепутал оливковое масло с шампунем, плеснул его в салат и, принюхавшись, схватился за голову… А случаев, когда он путал гель для душа с пеной для ванны или мыло для рук со специальным мылом для похудания — и вовсе несть числа.

В этой вечной борьбе со средствами гигиены Григория Петровича утешало только одно — что его жена всегда была нежна, ароматна и бархатиста на ощупь, что не существовало на ее теле уголка, который не был бы тщательно промыт, намазан специальным, только для этого уголка придуманным кремом, припудрен и сбрызнут дезодорантом. Она не любила резких запахов, да и не было их у хорошей косметики — только поэтому от жены Григория Петровича никто не шарахался. Лишь легкое облачко цветочного, медового аромата всегда следовало за ней, вызывая у окружающих удивленную, бессознательную улыбку.

Может быть, именно поэтому Григорий Петрович столь сильно любил свою жену? Как садовник — розы в своем саду? Он все время думал о жене и, когда ее не было рядом, он нетерпеливо ждал ее, и крылья его носа непроизвольно подрагивали. Не было большего наслаждения, чем раздевать ее, приблизившись щекой к ее телу, и вдыхать его запах. Шея ее пахла медом, грудь — розовыми лепестками, живот — клубникой, руки — луговыми цветами, колени — ванилью, ступни — шалфеем… О, никакой Давид с его псалмами не могли сравниться с этой поэмой, какой было тело жены Григория Петровича, скромные библейские радости затмевались достижениями современной парфюмерии. А самый укромный уголок ее тела пах чайным деревом на основе эфирного масла. Это чайное дерево разводилось в воде перед употреблением, но даже в самых ничтожных пропорциях оно будоражило обоняние — запах дыма и бальзама, запах колдовства и тайн… Добравшись до этого местечка, Григорий Петрович замирал, и невольные слезы восторга начинали литься из его глаз. Свои обонятельные экспедиции Григорий Петрович совершал очень часто. Как уже упоминалось — почти каждый день.

— Ты, Гриша, словно мальчик, — недовольно стала говорить его жена-интеллектуалка, — я очень за тебя рада, мало кто из мужчин может похвастаться такими достижениями в твоем возрасте, но… Я-то уже тоже не девочка давно. Мне уже скучновато заниматься одной только любовью. Поговори со мной. Расскажи мне что-нибудь…

Григорий Петрович немедленно приободрялся и рассказывал какую-нибудь байку на профессиональную тему. Он был кладезем информации на жилищно-коммунальные темы. Рассказав, он вновь клонился к телу своей жены и подрагивал ноздрями…

— Почему ты не читаешь книг? — как-то раз спросила его жена. — Надо жить духовной жизнью. Мне скучно с тобой…

Это слово — «скучно» — стало все чаще и чаще преследовать Григория Петровича. Он ничего не понимал. Он считал себя прекрасным мужем. Ну и что, что не кандидат наук, зато верный и непьющий. Чего еще женщинам нужно?

Но однажды, придя домой, он обнаружил, что жена его ушла. Она оставила записку, где объяснила, что нашла человека, с которым ей интересно и который видит в ней не только женщину, но и человека тоже. Профессор Дальский с кафедры Средневековья.

…Долго Григорий Петрович не мог прийти в себя. Все ходил вечерами по опустевшей квартире, прижимал к груди забытые женой вещи… Запахи и ароматы таяли постепенно. Только из шкафчика с постельным бельем неизменно пахло розой — нежно, печально, томно, — и запах этот бередил душу.

И вот однажды случилось неожиданное. Жена позвонила ему! Она говорила долго и непонятно, но смысл ее речи сводился к тому, что она жалеет о своем поступке. В ее новой жизни все было хорошо, и профессор Дальский любил ее.

Но что же тогда произошло? Бывшая жена и сама не могла понять. Просто стала она вдруг томиться по молчаливым и неиссякаемым ласкам Григория Петровича, захотела вновь стать растением, цветком, к чьим бутонам склоняется верный садовник. Да, ее новый муж говорил с ней, и все на темы интересные, острые, интеллектуальные, но слова неожиданно стали не нужны ей. Слова пусты. Слова скучны.