На тихой Сороти

Отколь мне знать, что у супостатов было на уме? Я говорю, что от людей слышал. Ты вот что,— обратился он ко мне. — Скажи своей мамке, чтоб не ездила без провожатого. Мало ли что. Береженого бог бережет.

Так она меня и послушает! — пожала я плечами.

Ну так няньке своей шумни. Скажи, Ефремыч наказывал.

Ефремыч, мне кажется, вы преувеличиваете опасность,— не совсем уверенно сказал Виталий Викентьевич.— Если даже Пашка сбежал с места поселения, что он один может сделать?

Один? — возразил Ефремыч. — А откель это известно, что он один? Может, их там в лесу собралась целая шайка-лейка. Господи ты боже милостивый! Не дадут людям пожить спокойно. И что же это такое деется?

Ничего особенного,— отозвался Виталий Викентьевич.— Классовая борьба, Ефремыч.

Боролись, боролись, сколь кровищи спустили,— возмутился сторож. — Когда ж конец-то этому?

А конца пока не видно. Слыхали, как комсомольцы наши поют? «И бой до тех пор не затихнет, покуда всюду свет не вспыхнет...»

На крыльце своего дома я столкнулась носом к носу с Ленькой Захаровым. Даже испугаться не успела. Ленька насмешливо прищурился и забавно хрюкнул по-поросячьи, видимо намекая на мой курносый нос. И тут же бочком проскользнул в комнату Ходи-китайца. Я подумала: «"Что хулигану надо от нашего Ходи? Не стащил бы чего-нибудь. Дома ли Стеша?» И тут из своих дверей вышла Стеша с сумкой-кошелкой.

Стеша, зачем это Захарихин сын к вам пошел?

Ходя его учит барабанить. В лес сейчас уйдут с барабаном.

Так ведь он же хулиган и второгодник! Это он мне дал в глаз. Помнишь? Скажи Ходе, чтоб не учил. Ладно?

Ладно, однако. Не скажу. Я его подеру за волосья маленько. Не будет, однако, больше в глаз стукать.

На пороге кухни меня встретила Тоня^

— Сбегай за агрономом Валентином... Да чтоб не копался. Одна нога там, другая — здесь. Скажи, Анастасия Дмитриевна требует по срочному делу.

Валентин жил в холостяцком, неуютном общежитии. На обеденном хромоногом столе он гладил выходные синие брюки, взбрызгивая их водой из ковшика, и что-то мурлыкал себе под нос.

Идем скорее к нам. Зовут по Срочному делу.

По какому делу? — Валентин мотал в воздухе горячим утюгом, как маятником. — На сегодня дела кончились. В кино вот собираюсь. Как думаешь, Тоня пойдет, если приглашу?

Я поддразнила:

Пойдет, да только не с тобой.

Цыц, малявка!— засмеялся Валентин. — Цыц, козявка! А то заброшу на шкаф — кукуй всю ночь.— Он начал надевать брюки, исходящие паром. Поправляя пальцем острую, как лезвие бритвы, Складку, сокрушался:

Думал, успеют отвисеться, а теперь все труды насмарку. Что гладил, что нет — враз сомнутся...

Хорош и так.

Много ты, курносейка, понимаешь. —Посмеиваясь, Валентин вытащил из-под кровати брезентовые - ссохшиеся баретки. — Принеси из кухни зубной порошок. Сейчас я их почищу и пойдем.

Как же, есть у меня время ждать. Пошли. Сказано срочно,— значит, срочно.

Ишь ты командир! — ухмыльнулся молодой агроном и баретки чистить не стал, морщась, с трудом натянул на ноги. Я мельком подумала: «А ведь он красивей Пети-футболиста». А Валентин и в самом деле был видным парнем, и девчата на него заглядывались. Большой, крутоплечий, кареглазый и кудрявый, как негр. А зубы до того белы, что отливают голубизной. И всегда он в хорошем настроении, всегда подшучивает и смеется.

Увидев Тоню, Валентин дурашливо запел вполголоса:

Меланья, Меланья, голубка моя,

Когда же я снова увижу тебя?..

— Ужо будет тебе Меланья! — голосом, не предвещающим ничего хорошего, пообещала Тоня. Пропустив Валентина в комнату, она плотно захлопнула за ним дверь.

За дверью сразу же заспорили.

Она приехала? — спросила я Тоню.

Та нахмурилась:

Кто это «она»?

А ты что, не знаешь?

Я-то знаю. А вот знаешь ли ты, что ты невоспитанная, неблагодарная девчонка! Ведь это же срам: никак не называет родную мать! Даже чужие люди дивятся. У тебя что, язык не поворачивается сказать «мама»?

Да ладно тебе.

Ничего не ладно. Заруби себе на носу, что... — Тоня, наверное, еще долго бы меня пилила, но из комнаты выскочил красный, как вареный рак, Валентин. Долго не мог раскурить папиросу. Так и не закурив, смятую сунул обратно в пачку.

Попало? — шепотом спросила я.

Валентин, молча кивнул головой. Пошарил в кармане брюк и протянул Тоне два билета:

Может быть, сходишь с кем-нибудь в кино? А я поехал в Захонье.

А что идет? — деловито спросила Тоня.—Может, дрянь какая...— Валентин попытался вспомнить название картины, да так и не вспомнил, махнул рукой. Я подсказала:

Новая комедия.

- Правильно,— кивнул Валентин,—новая. Ну, девочки, до скорого. Фу ты, черт возьми, какая неприятность...— Он ушел.

Тоня, что случилось?

Не нашего ума дело.

Вот ты всегда так! — укорила я няньку. — Да, Ефремыч наказывал, чтоб она не ездила одна, без провожатого. Пашку Суханина в поселке видели. А дед Козлов думал, что ему померещилось. Помнишь?

— И опять-таки это не твое дело! Всяк сверчок знай свой шесток. «Она»! Шлепало ты шлепало упрямое.