На тихой улице

Вспоминаю позавчерашнего Гранта в мягком свете свечей, и мысли о нем кажутся запретными. Даже просто думая о нем, я дергаюсь, когда кто-нибудь входит в комнату, как будто мысли можно прочитать. А если кто-то заговаривает со мной, когда я представляю, как мы остаемся наедине после закрытия ресторана и Грант касается меня, зачем-то начинаю оправдываться. Как это возможно, чтобы один вечер с человеком, которого я знаю сто лет, разбудил во мне такое… желание? Наверное, только так это и можно назвать. И я стыжусь своих чувств.

Честно говоря, мне кажется, в последнюю неделю я веду себя как нервный маньяк, и не могу представить, каким образом Финн способен не только предать меня, но и не подать виду и вообще вести себя как ни в чем не бывало. Я ведь не сделала ничего плохого, но все равно веду себя по-другому. Мои подозрения никогда не основывались на переменах в его поведении или на интуиции; это всегда были голые факты, вроде следов губной помады на окурках или «Выпить с К». Если он мне изменяет, у него очень хорошо получается это скрывать. Но собственные странные чувства в последние дни наводят на мысль, что, возможно, он и правда честен. Если от одних только фантазий я испытываю такое чувство вины, несомненно, от непосредственно измены он начнет вести себя совсем по-другому. Будет стараться загладить вину, станет параноиком – точно не знаю, но что-нибудь обязательно произойдет.

Когда Эйвери начинает уставать от пианино и капризничать, я замечаю, что после ухода Джорджии прошло уже почти два часа. Гораздо больше, чем я предполагала, и мне на ум приходит Пейдж – с каким удовольствием она подержала бы на руках эту милую малышку. Надеваю на Эйвери шапочку и пинетки, а потом понимаю, что у меня нет номера Джорджии и я не смогу сообщить ей, что ушла в дом на другой стороне улицы. Я пытаюсь найти маркер, чтобы оставить записку на ее двери, но не нахожу и тогда ищу в телефоне номер Лукаса. Он есть у меня в контактах с тех пор, как Лукас сюда приехал, и я отправляю ему просьбу передать Джорджии, что она может забрать Эйвери у Пейдж и Гранта, когда вернется.

Я даю Эйвери печеньку, которую она жует, пока мы переходим через дорогу к Пейдж.

– Тук-тук, – говорю я, открывая деревянную калитку сбоку от дома, и поднимаю Эйвери повыше на бедре, идя по мощеной дорожке заднего двора.

– Привет, Кора, – отвечает Пейдж, не поворачиваясь, и я сажусь напротив, с Эйвери на коленях.

Когда Пейдж видит нас, у нее отвисает челюсть. Она указывает на Эйвери.

– У тебя ребенок, – ровным тоном произносит она.

– Это Эйвери, дочка Джорджии.

– Почему она у тебя?

– Я присматриваю за ней, пока нет Джорджии. Правда она совершенство?

– Я думала, Джорджия затворница. Куда она пошла? – спрашивает Пейдж.

Я морщу губы и закатываю глаза.

– Может, это просто слухи, которые нам не следует распространять.

– Ты ведь сама мне это сказала, – возражает Пейдж.

– Ну, в общем, вот, – говорю я, сажая Эйвери ей на колени.

Я уверена: Пейдж возмутится и с раздражением отдаст малышку обратно, но она этого не делает. Она держит Эйвери лицом к себе и слегка покачивает. Девочка улыбается ей, пытаясь схватить ленту на конце болтающейся косы. Пейдж вынимает ленту и позволяет Эйвери ее взять. Мне машинально хочется оттащить малышку, объяснив, что это опасная забава, но я не делаю этого. Только смотрю, как они играют: Пейдж осторожно оттягивает косичку двумя пальцами, а Эйвери тянет со всей силы, сжав ее в кулаке. На мгновение мне кажется, что в глазах Пейдж блестят слезы. Я не знаю, что сделала: нечто ужасное, приведя малышку в дом Пейдж, где больше нет ее собственного ребенка, или нечто хорошее, доставив ей радость.

– Позавчерашний прием был отличным. Я рада, что ты выбралась, – говорю я.

– Ага.

Вот и весь ответ.

– В общем, я тут подумала, ну, знаешь, может, вся эта наша идея была не очень.

– С чего вдруг такая перемена? – спрашивает Пейдж, по-прежнему сосредоточенно играя с Эйвери.

– Ну, ты ведь две недели за ним следила, и ничего. Наверное, мы уже получили ответ.

– Конечно, дело твое, но две недели – это немного. Если он не обманывает тебя сегодня, это еще не значит, что ничего не было или что я не застукаю его, если продолжу наблюдать.

– Я знаю. Просто… Мне кажется, он доказал свою честность, и теперь провинилась я, а не он.

– Слушай, тебе ведь это ничего не стоит, если только я его не застукаю, так? Я еще не сделала последнюю попытку поймать его в ловушку. По-моему, нужно больше времени, чтобы вся затея не стала для него очевидной, но дело твое, поступай как знаешь, – говорит она, вставая вместе с Эйвери на бедре.

Пейдж берет плед с террасы и расстилает его на траве. Потом кладет на него Эйвери, а Кристофер семенит к ним. Пес обнюхивает малышку мокрым носом, та радостно визжит, и мы с Пейдж смеемся. Кристофер наматывает несколько кругов, а затем ложится и кладет голову на ногу Эйвери.