На той стороне

Опустил голову, идёт, дороги не видит.

Три дня прошло, а на четвёртый – вот они! Жених с невестой стоят у порога, глаза светятся.

Зять шапкой об пол ударил: «Прости, отец, другого выхода не было!» Голову наклоняет – виноват.

Дочь смеётся глазами, в сторону смотрит: «Благословите, замуж выхожу».

Степан Васильевич в сени – за топор. Выволакивает во двор всю одежду дочери, какая была, всё приданое по крохам собранное, нитка к нитке, стёжка к стёжке, зачал топором сечь, шерсть-батист под ноги кидать. Порубил всё. Во дворе в навозную жижу затоптал. От подушек-перин пуха не оберёшься, все щели забил. В нос лезет. Зять чохом зашёлся:

– Ну, тестюшка милый! Ну, встретил!

В доме шум, крики. Соседи набежали – никак пожар у них? Охают, руками разводят, хозяина корят.

А хозяин добро с грязью ногами месит, материт всех на свете.

– Пойдём, Настя, ко мне домой. Там тебя хорошо встретят. Дочерью зваться будешь. Пойдём!

Посмотрела Настёнка на двор свой, на дом, прощения попросила. Ей бы заплакать, а у неё глаза смеются. Чудно как-то!

Где были, где пропадали молодые целых три дня и четыре ночи, никто не знает. Да и знать, наверное, не надо.

В доме отца мою мать встретили приветливо, ласточкой называли. Живи, дочка! Иконой благословили. Убрали лентами застоявшегося жеребца Распутина, усадили невесту с женихом – и с Богом! В церковь венчаться. Всё честь по чести, по-людски, по христианским обычаям. Ну, а потом уж – в сельсовет, в бумагах казённых расписываться.

Свадьбу, хоть одним вечером, а сыграли.

Перед свадьбой заслали сватов к Степану Васильевичу, но обожглись сваты, вернулись ни с чем, обиженные. Никак не хочет родниться бондарский сват, даже в дом не пустил.

Ну, вольному – воля! А обычай справлять надо, не басурманы какие! Один Сергей Степанович от той родни на свадьбе был – и то дело! Чтобы слаще жилось, «горько!» кричал.

2

Да, наши деды умели выдерживать свой характер. Стукнул кулаком по столу, и сразу видно, кто в доме хозяин. Пусть хуже будет, – но, как я сказал!

Поссорятся отец с сыном, например, тогда ведь как, общей семьёй жили: сын женатый, и отец ещё не старый, ну, поссорятся они, за вилы, за топор похватаются, а поутру отец сына отделять начнёт. Возьмёт пилу и на конёк крыши заберётся, дом рубленый пятистенный пополам пилить. И распилит, если у сына нервы не сдадут, в ноги отцу не повалится, не повинится. А коли и у сына гонор, так вот – «На, сукин сын, получай свою половину!» Неделю пилить будет, а всё до брёвнышка распилит, и нижние венцы не пожалеет. Вот так!

Только через год Степан Васильевич простил свою дочь. Передал через Сергея, чтобы к Покрову за благословением приходили.

Не выдержал, сдался. Всё из-под козырька фуражки на дорогу смотрел, – никак пылит кто-то?

Примирение – дело христианское, русское. Бывало – «Прости меня!» – скажут. «Ничего, Господь простит. И ты меня прости!» Трижды поцелуются, и на том все обиды кончились. Не как у этих самых, басурман-сарацинов. Те, если не отомстят, у себя на руках вены перекусывают. Вот как!

Зло помнить – дьявола тешить. А дьявол в мелочах живёт. Там дом его, обитель. А ты плюнь на мелочи, дьяволу глаза замочи, отвернись, глядишь, и от сердца отлегнёт.

…Ну, конечно, обрадовались недавние молодые, мои родители, расцвели. Даже отец на этот раз на Степана Васильевича, тестя, ничего плохого говорить не стал.

Хоть и уехала тогда Настёнка, моя мать, из родного дома в одном платьишке да в пальтишке на рыбьем меху, а теперь приоделась. У родителей отца, моих дедов, от старых времён кое-что осталось, не без этого. Землю пахали. Взаймы к соседям брать не ходили. Курочка по зёрнышку клюёт…

Пришли по первому снежку – хруп-хруп-хруп! Нарядные, весёлые. Под иконами встала, на колени опустились: «Благословите, батюшка с матушкой. Виноватые мы!»

На старинный лад заговорили, как из веку положено. Крещенской воды попили. Женщины поплакали, мужики покурили. Сели за стол, и… закачался потолок от гульбища, от протяжных русских песен:

…Живёт моя отрада
В высоком терему.
А в терем тот высокий
Нет ходу никому.

Степан Васильевич и про полкана забыл. Не вспоминает.

– Молодец, Васька! Люблю таких решительных. Сам молодой был. Ох, и почертил! Давай выпьем, зятёк!

Сердце русское отходчиво.

– Давай выпьем, батяня! Если что, прости за горячку! Характер у меня такой. Удержу нет!

Сергей тянется с рюмкой:

– Макарыч, что бы ты без меня делал? Магарыч с тебя за подсказку, не забывай!

Вот и нет обиды. Вот и по-семейному сидят. Родные! Мало ли что в жизни случается?

Так и остались в доме. Живите! Не с руки вам через речку на работу ходить. А здесь райцентр. Вроде как город.

Живут.

Мать в больнице за больными ходит, уколы разные делает, по деревням оспу изводит.

Отец с кинопередвижкой по району мотается, культурное обеспечение населения осуществляет. Угомонился потихоньку и конь его, тот самый Распутин. Стар стал. Укатали Сивку крутые горки. Из соседнего татарского села приехали, поговорили с начальником отдела культуры, ударили в ладони и увели сотоварища.