На тревожных перекрестках - Записки чекиста

В самом просторном доме мы созвали собрание всего взрослого населения. Пришли главным образом женщины, старики и инвалиды. Работоспособных мужчин на оккупированной территории почти не было, все находились в армии или в партизанах. Перед собравшимися выступили комиссар Морозкин и я. Мы рассказали о положении на фронтах, о сокрушительном разгроме немецких войск под Москвой, о героической работе военного тыла. Особо остановились на вопросах партизанского движения, познакомили жителей деревни с партийными директивами об организации всенародной борьбы с врагом, призвали их саботировать все мероприятия немецкой администрации, оказывать противодействие гитлеровскому «новому порядку».

Слушали нас очень внимательно. Видно было, что население истосковалось по правдивому слову, по всему человеческому и советскому.

В дальнейшем такие собрания, митинги и беседы с местным населением мы проводили в каждой деревушке, где останавливались на дневку. Пропагандистами и агитаторами выступали все бойцы и командиры отряда. Мы распространяли среди жителей взятые с собой газеты, листовки, брошюры, портреты Владимира Ильича Ленина.

Пройдя Невельский район Псковской области, вошли в пределы Белорусской республики. Наш путь лежал восточнее городов Полоцка и Лепеля, затем мы повернули на запад и с севера двинулись на Логойский район, где нам предстояло базироваться. Логойск находится в 30 километрах от Минска, но обосноваться ближе к столице Белоруссии мы не могли, поскольку местность вокруг города в основном голая, неудобная и опасная для партизанских лагерей.

Наш рейд продолжался несколько недель, в сутки мы проходили 55–65 километров. Режим наших переходов был такой: в сумерках со стоянки выезжали на санях, которые охотно предоставляло нам население, ехали до полуночи, затем становились на лыжи и шли до рассвета.

Останавливаться на отдых приходилось не всегда в населенных пунктах. Иногда поблизости не оказывалось ни одной деревушки. Иногда в намеченном селе стоял фашистский гарнизон. В таких случаях отряд отдыхал в лесу, даже костры не всегда удавалось разжечь, если враг был близко. Бойцы крепко спали после ночного перехода и плотного завтрака, а над ними шумели белорусские леса, выл ветер, и метель заносила их снегом, превращая в невысокие белые холмики. Однажды на поверке я недосчитался одного бойца, стали думать, куда он мог деваться? Вспомнили, что утром он был в отряде. Приказал тщательно осмотреть всю территорию нашей стоянки. И пропавший боец нашелся. Он крепко и сладко спал, заметенный снегом за сосной, подобно медведю в берлоге.

Ежедневно я составлял обстоятельные донесения в Центр, сообщал товарищу Григорию о маршруте, стоянках, контактах с населением, о дислокации вражеских гарнизонов и передвижениях войск, о политической обстановке на временно захваченной немцами территории.

Население оккупированных районов в подавляющем большинстве оставалось верным Советской власти и с нетерпением ожидало вызволения из фашистской неволи. Но в массе были и отщепенцы, ничего общего не имевшие с народом, уголовники, бывшие кулаки и белогвардейцы, которые пошли в услужение к гитлеровским захватчикам.

Одно из сообщений в Москву было об окруженцах. Их мы встречали почти в каждой деревне и всякий раз невольно задумывались о судьбе бойцов и командиров, по воле обстоятельств оказавшихся на оккупированной территории.

Мои товарищи и я в беседах с бывшими бойцами и командирами рекомендовали им идти в партизаны, создавать новые отряды, организовывать повсеместный вооруженный отпор оккупантам.

Надо ли говорить, что многие окруженцы просили зачислить их в наш спецотряд. Но какова была бы цена такому отряду, составленному из первых попавшихся людей, почти не вооруженному и не обученному действиям в специфических условиях вражеского тыла? Подавляющее большинство просьб приходилось отклонять, но отдельных, наиболее надежных и полезных, на наш взгляд, людей мы зачисляли в отряд. И когда мы подходили к месту назначения, в отряде стало уже 50 человек.

Некоторым просто было невозможно отказать. Вот, например, старший лейтенант уралец Иван Андреевич Любимов. Как увидел наш отряд, узнал, кто командир, подошел ко мне, рассказал о себе и стал даже не просить, а требовать:

— Возьми, майор. Не могу я больше сидеть сложа руки. Возьми!

Говорил он горячо, убедительно, настойчиво. Я не устоял. Принял его в отряд и не ошибся: воевал Любимов умело, храбро, получил боевые награды, впоследствии стал членом партии.

А однажды мои бойцы задержали взрослого и мальчика. Мужчина вел себя независимо, даже вызывающе, не желал отвечать на вопросы. В горячке бойцы чуть его не расстреляли.

— Наверняка полицай или шпион! — доложили они мне. А мужчина говорит:

— Дайте отдохнуть, утром все расскажу.

— Сбежит, обманет…

— Спокойней, ребята, — сказал я. — Охранять до утра, утро вечера мудренее.