На тревожных перекрестках - Записки чекиста

— Включи в отряд радистов, лекаря, переводчика. Обязательно найди уроженцев Минска и Минской области, с ними тебе легче будет завязывать связи с местным населением, партизанами, подпольщиками и подпольными партийными органами. Звать мы тебя будем… — генерал задумался над новой моей, седьмой по счету конспиративной фамилией. — Давай так: майор Ваупшасов станет майором Виноградовым, — предложил он. — Скромно и звучно. Идет?

— А нельзя ли покороче, товарищ генерал? Чтоб шифровальщикам каждый раз не проставлять лишних знаков в радиограммах. Все же четыре слога, десять букв.

— Короче так короче! — согласился начальник управления. Режем пополам и получаем безалкогольный вариант той же фамилии. Градов. Коротко, но веско: майор Градов! Ну как?

— Согласен, товарищ генерал, в самый раз.

— Тогда ступай, майор Градов, а я закажу тебе документы на это имя. Меня в донесениях будешь называть «товарищ Григорий», просто и по-домашнему.

Он ласково улыбнулся красными от бессонницы глазами. Тяжелая, смертельная усталость лежала на его интеллигентном лице, и я сквозь свою собственную усталость и нервную напряженность после европейских странствий впервые ощутил, какой неизмеримый груз лег на плечи моих соотечественников с началом войны.

Я тоже рвался в дело. Всю взрослую сознательную жизнь, с 1917 года, я беспрерывно находился в состоянии войны против старого мира. Редкие передышки сменялись новыми боевыми заданиями, и вот настало время самого решительного, самого отчаянного сражения. Профессиональные разведчики и кадровые военные поймут мое тогдашнее состояние нетерпеливого, знобящего ожидания опасности, риска, удачи.

— Желаю успехов, Станислав Алексеевич!

Генерал пожал мне руку, говоря еще какие-то бодрые и обнадеживающие слова, а в глазах у него была тревожная тоска и озабоченность.

В комендатуре я получил личное оружие — тяжелый маузер в темно-коричневой дубовой кобуре и сто пятьдесят патронов к нему. Надел его поверх гражданского костюма, вид получился нелепый. Снял, завернул в газетку и вместе с патронами уложил в чемодан, приехавший со мной из Европы. Штатский пиджачок мне осталось носить до завтрашнего дня, а сколько времени я проведу в обществе дальнобойного маузера, никто не ведал.

Из наркомата пошел домой, в Варсонофьевский переулок. Долго и безуспешно звонил у двери. Вышла соседка по лестничной площадке, подала мне ключи и сообщила, что жена с младшим сыном Маратом эвакуировалась на восток, а старший сын Феликс находится со школой в Рязанской области.

Вот она, жизнь чекиста. Долгие месяцы или годы скитаешься вдали от семьи, мечтаешь о встрече, о домашнем тепле, о детской улыбке, о ласке, а, приехав, застаешь пустую гулкую квартиру… Я вошел в нее с горечью и грустью. Все оставалось на своих местах, в дорогу было взято, очевидно, только самое необходимое, но без ребячьих голосов и заботливых рук жены квартира как бы лишилась души. На столе белела записка. В торопливых строчках Анна Сидоровна сообщала мне то, что я уже знал, но самое главное — адресов жены и старшего сына в ней не было. Они и сами не знали, куда едут, где будут, когда вернутся. Наверное, адреса еще пришлют, и скорее всего сюда, на московскую квартиру, однако неизвестно, дождусь ли я того часа, ведь скоро вместе с отрядом уйду в тыл врага, и начнется новый отсчет времени, в котором уже вовсе ничего не останется от мирного уюта немногих в моей судьбе спокойных лет.

Я побродил по пустой квартире, смахнул пыль с книг и учебников сына, вынул из чемодана маузер, разобрал затвор, снял излишнюю густую смазку, которая положена оружию во время хранения, привел его в боевую готовность, вставил обойму, также очищенную от оружейного масла, и лег спать. Усталость была так велика, что сон не шел. Нескончаемым серпантином вились воспоминания о семье, товарищах, испанской войне, европейских странах, белорусском подполье и бог знает о чем еще.

Рано утром я был на ногах, выбрит, затянут портупеей, в полевой форме, с маузером, висевшим у правого бедра. От вчерашнего элегического настроения осталась лишь глухая боль на дне сердца. Личные переживания уходили на задний план, освобождая место для забот иного рода. Я приступил к выполнению задания генерала Григорьева.

Отряд из 80 бойцов сформировал в сжатые сроки. Мы уже обсуждали, сколько самолетов нам понадобится для переброски за линию фронта, на каком из них полетит командир, как будем собираться после приземления и не перепутают ли пилоты партизанские ориентиры. Однако усложнившаяся военная обстановка изменила наши планы. Началась грандиозная битва под Москвой, страна бросила все силы на защиту столицы. Наш отряд влили в сверхштатный 4-й батальон 2-го полка Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД. Командовал бригадой полковник Михаил Федорович Орлов. Я получил должность заместителя комбата. Командиром батальона стал Николай Архипович Прокопюк, ныне Герой Советского Союза, с которым в 30-е годы мы готовились к партизанской войне и вместе были в Испании.