Партизаны, забрасывая карателей гранатами, прорвали окружение и стали от них уходить. Вслед храбрецам летели разрывные пули, однако в лесу они не причиняли большого урона, потому что разрывались даже от прикосновения к листве.
Партизаны уже оторвались от фашистов на полтораста метров, когда неожиданно упал Воробьев. Разрывная пуля попала ему в бок, ранение было смертельным.
- Вперед! - приказал он.- Уходите! Я вас прикрою, умру, как коммунист.
Партизаны стали отходить.
Лейтенант Любимов видел, как к Воробьеву подбежали два эсэсовца, склонились над ним и тут же взлетели на воздух. Последним движением герой взорвал гранату.
...Как-то в предрассветных сумерках майского дня спецотряд столкнулся в кустарнике с непонятными людьми. Они быстро залегли, защелкали затворами. На чистейшем русском языке раздалась команда:
- Первый взвод! Второй взвод! Пулеметы к бою!
Мы встревожились, приготовились к стычке. Судя по команде, перед нами находилось не менее полуроты хорошо вооруженных солдат. Но почему они говорят по-русски? Опять провокация? Стали перекликаться, выяснять отношения.
Оказалось - свои! Разведчики из партизанского отряда дяди Васи - майора Воронянского. Начальник разведки Владимир Романов с шестью бойцами шел на задание, принял нас за карателей, готовился к отражению атаки и, командуя, сознательно преувеличил силы, чтобы фашисты струсили.
- Не испугался целого отряда? - спросил я.
- Почему же не испугался,- ответил Романов,- война дело жуткое. Но поддаваться страху не имею привычки!
Очень мне понравился этот находчивый, отважный парень.
Посоветовавшись, мы вместе с разведчиками направились в их отряд.
На подходе к лагерю навстречу нам появился среднего роста, широкоплечий мужчина, внимательно осмотрел нас и попросил меня предъявить мандат. Убедившись, что перед ним спецотряд из Москвы, назвался:
- Начальник особого отдела Воронков.
Отряд дяди Васи оказался самым крупным из встреченных нами и даже имел свой особый отдел.
В лагере я познакомился с командиром и комиссаром отряда. Оба они произвели на меня прекрасное впечатление.
Василий Трофимович Воронянский, кадровый командир Красной Армии, попал в окружение и оказался во вражеском тылу. Линия фронта ушла далеко на восток, однако он не упал духом, не растерялся. В сентябре 1941 года он нащупал связи с партизанами и вскоре стал командиром отряда, который рос, укреплялся и к нашей встрече насчитывал уже 150 бойцов.
Один из тех славных сынов Белоруссии, кого партия оставила на оккупированной территории для организации народного сопротивления фашистскому режиму, комиссар отряда Иван Матвеевич Тимчук участвовал в партизанской войне с первых дней вторжения захватчиков. С декабря 1942 по сентябрь 1943 года он одновременно выполнял обязанности секретаря Логойского подпольного райкома КП(б)Б, а затем стал комиссаром Первой антифашистской партизанской бригады. За доблесть, героизм и особые заслуги в развитии партизанского движения И. М. Тимчуку присвоено звание Героя Советского Союза.
Сердцевину отряда Воронянского - Тимчука составляли патриоты, прошедшие суровую школу борьбы в минском подполье.
Иван Матвеевич, еще не старый человек, с большим умным лицом и слегка прищуренными глазами, предоставил командиру возможность ввести нас в детали оперативной обстановки, а сам изредка подавал короткие реплики, вставлял дополнения. Выяснилось, что неподалеку находились партизанские группы Асташенка и Лунина. Я немедленно послал к ним своих связных. Семья боевых друзей росла.
- Как успехи в мае? - спросил Воронянского.
- Работаем помаленьку,- скромно ответил дядя Вася,- бьем, взрываем. Как обычно.
- Отряд дяди Васи - неплохое название,- заметил я.- Симпатичное, я бы сказал, интимное. А если придумать другое, более грозное, наступательное?
- Что вы предлагаете? - встрепенулся Тимчук.
- У Долганова- "Борьба", а у вас "Мститель".
- А что ж, неплохое название,- откликнулся Воро-нянский.
- Подходящее,- согласился Тимчук.
Одобрили его и остальные партизаны. Радисты Лысенко и Глушков отправили в Центр очередную шифровку с информации о новом отряде, с которым мы установили взаимодействие и в лагере которого провели немало дней.
Спустя неделю после прибытия на базу Воронянского ко мне в шалаш вбежал радист Глушков и закричал:
- Москва сообщает... ночью к нам... самолет!
- Тише, друг,- успокоил я его и прочитал радиограмму. Известие действительно было волнующим. Я быстро оделся и вышел из шалаша.
Всходило солнце, на листьях сверкали капли росы, назойливо гудели комары. Партизанский лагерь еще не проснулся.
Я поспешил к палатке Воронянского. Заложив под голову руку, командир "Мстителя" спал. Черные волосы густыми прядями рассыпались по загорелому лбу. Жаль было будить, отдыхать ему приходилось мало и редко, но радиограмма товарища Григория сообщала весьма важные новости. Сколько мы положили сил, готовясь к приему самолетов с Большой земли, и вот - первый рейс! Я потряс Воронянского:
- Василий Трофимович, подъем!
Он вздрогнул, приоткрыл глаза, откинул со лба волосы, вскочил.