На тринадцати ветрах. Книги 1-4

Так произошло и в семье Тремэн: от умершего дядюшки они унаследовали его имение, носившее великолепное название На Семи Ветрах в память о деревушке в Котантене, где дядя появился на свет. Расположенное позади города у самой реки на небольшом холме, возвышающемся над Авраамовыми равнинами, их маленькое владение находилось в сеньории Сильри и не относилось к поместьям. Это был одноэтажный деревянный дом на каменном фундаменте, с покрытой дранкой четырехскатной крышей, увенчанной коньком. Небольшое крыльцо под навесом вело в дом, свет в который проникал через низкие окна и четыре застекленных слуховых окошка.

Поначалу это было единственное жилище семьи Тремэн. Женившись во второй раз на Матильде Амель, матери Гийома, доктор решил обосноваться в городе, хотя бы на зиму. С тех пор в имение На Семи Ветрах переезжали лишь летом на несколько недель во время жатвы, чтобы помочь тому, кто вел хозяйство на ферме, — Адаму Тавернье, мужчине зрелого возраста. Он жил там на протяжении всего года вместе со своим другом индейцем по имени Конока из племени абенаков, приехавшим с ним много лет тому назад.

Гийом очень любил этот дом. Гораздо больше, чем тесный и темный дом в Верхнем городе. Здесь царил дух свободы, быть может, потому, что ароматы всевозможных приключений пропитали замшевые мокасины и бахрому на одежде Коноки. Была и другая причина: поместье, на сей раз настоящее, принадлежавшее Вергору дю Шамбон, находилось совсем рядом, на границе Годарвиль, и Гийом мог видеть Милашку-Мари почти каждый день, когда кормилица, произведенная в гувернантки, водила девочку гулять. Толстая Жозефина была доброй женщиной, она любила мальчика, а его преданность Мари умиляла ее. Иногда, не слишком часто, чтобы не досаждать матери, он провожал их до дома и ненадолго задерживался с ними в саду. То были мгновения бесконечной нежности и счастья; он бережно хранил их в своем сердце, чтобы вновь насладиться ими в минуты одиночества.

Гийом был в имении, когда началась осада. Луи Вергор тоже поспешил отправить своих женщин в деревню, чтобы обеспечить им пропитание. К тому же вскоре началось строительство форта в Фулонской бухте, которым ему было поручено командовать.

Узнав об осаде, доктор Тремэн лишь пожал плечами, но Адам Тавернье, всегда такой же молчаливый, как и его друг индеец, в бешенстве выкрикнул что-то и плюнул на землю, приведя этим Гийома в крайнее замешательство. Но мальчику ничего не удалось выяснить, никто из мужчин не проронил больше ни слова, а расспрашивать отца он не решился. Обычно Гийом разговаривал с Тавернье, но на сей раз не осмелился этого сделать из-за странного огня, горевшего в его глазах; он напоминая пламя, вырывающееся во время выстрела из дула карабина…

В то утро, шестого сентября, Гийом помогал Коноке чинить сбрую, как вдруг шум упряжки и резкие возгласы заставили их выбежать из пристройки на улицу. Крик раздавался с небольшой, тяжело нагруженной двуколки, на которой поверх багажа восседала госпожа Вергор дю Шамбон в компании своей дочери и Жозефины. А кричала, конечно же, Милашка-Мари, и причину ее крика было нетрудно понять: она звала своего друга. Прерываемый рыданиями и ставший от печали необыкновенно пронзительным, голосок взывал: «Глий!.. Глий!.. Хочу Глия!..»

Индеец не успел его остановить, а мальчик уже бросился вперед. Если бы не умелый кучер, который смог сдержать крупную лошадь, он попал бы ей под ноги, но повозка резко стала, несмотря на возмущенные возгласы госпожи Вергор. Милашка-Мари тотчас выскользнула из рук все понимающей гувернантки и упала на землю, потом, поднявшись, бросилась Гийому на шею. Мальчику показалось, что он обнимает букет цветов — так чудесно малышка пахла травой в своем свежевыстиранном с сосновой смолой и только что выглаженном накрахмаленном платье из кретона. Соломенная шляпа болталась на зеленой ленте у девочки за спиной. Она была разгорячена боем, который ей только что пришлось дать, и, когда прижалась к Гийому мокрой от слез щекой, он почувствовал, как бешено колотится у нее сердце…

— Я не хочу уезжать, Глий!.. Я хочу остаться с тобой!.. — жалобно молила она.

Он нежно обнял ее, сдерживаясь, чтобы не сделать ей больно, так как никогда еще она не казалась ему такой хрупкой.

— Ты уезжаешь?.. Но куда? За нее ответила Жозефина:

— Мы едем в Монреаль. Хозяин считает, что там мы будем в большей безопасности…

— Но зачем? Все ведь скоро кончится…

— Неизвестно… Совсем даже неизвестно! Хозяин говорит, что так будет лучше… Ну давайте, идите сюда, миленькая! Ваша маменька и так уже сердится!

Прижимая к себе малышку еще крепче, не в силах с ней расстаться, Гийом пробормотал:

— Зачем же тогда она поехала здесь? Ведь это не по дороге…

— Она забыла сказать мужу что-то важное! Прошу вас, господин Гийом, отпустите ее! Иначе у меня будут неприятности…

В тот же миг резкий голос хозяйки донесся до нее поверх лошадиных голов:

— Сейчас же вернитесь, Жозефина… и приведите Мари! Довольно капризов! Мы понапрасну тратим время…