Пропускаем снова. Именно купеческий стиль я постоянно эксплуатировал в прошлом. Но конкретно сейчас и конкретно от Сехмет мне ничего не надо. Точнее, я не знаю, что мне понадобится грядущей ночью, поскольку не знаю, что она принесет, чем грозит, какие выгоды обещает. Больше всего хотелось бы самому как-то обойтись, без помощи свыше. И дальше обходиться — завтра, послезавтра, всегда.
Годится. Выбираю это.
Без сожаления ли я сейчас ввалю в обряд товара общей стоимостью на сотню золотых? Да вы охренели? Конечно, с сожалением, и еще каким. Но, во-первых, все же ввалю, и это, я считаю, больший подвиг, чем швырять деньги на ветер под влиянием дури, которую почему-то называют сердечной чистотой, бескорыстием и прочими красивыми словами. А во-вторых, я в самом деле не жду чего-то от Сехмет в обязательном порядке. Просто она мне нравится. Тем больше, чем дальше находится от меня, однако нравится.
Психиатр, наверно, многое мог бы сказать о моем душевном здоровье и моральном облике на основании таких вот симпатий. Кто такая Сехмет вообще и во Вселенной Дагора в частности? Жестокая и мстительная богиня погибели и разрушения, радующаяся выжженной солнцем и войной земле; безумная маньячка, пьянеющая от чужих страданий и смертей, благословляющая геноцид и сражения до последнего солдата. Ее культ плодородия не более чем недоразумение. Возник он исключительно оттого, что надо же было как-то предотвращать насылаемые Сехмет засухи и восполнять потери населения после тотальных истреблений в ходе боевых действий. И нашлись извращенцы, додумавшиеся своими больными мозгами обратиться за милосердием к законченной садюге и предложить ей сделку. Садюга пошла им навстречу. Уничтожать всех и вся вечно гораздо привлекательнее, чем уничтожить один раз. А значит, эти все и вся должны активно воспроизводиться и иметь что пожрать.
Хорошо, что я не психиатр. И мой моральный облик мне до фонаря. Как и чужие.
Час, как и сказал Люцифер, был не совсем подходящий — закат уже догорел. Но когда я приступил к чтению последовательности, мне показалось, что время повернуло вспять и солнце вновь всходит в том месте, где недавно закатилось за горизонт. Потемневшее было небо с растрепанными перьями облаков залило нездоровой краснотой, стекавшей на город под ним, и вскоре среди домов-камней словно бы плескалось море свежей крови, подсвеченное бушевавшим наверху пожаром. На последней молитве сквозь этот жутковатый фон проглянула огромных размеров морда Сехмет. Богиня разинула пасть и взревела, точно призывая верных на битву во имя свое; громовое эхо раскатилось по Зальму и пошло гулять в окружающих его чащобах. Видение проявилось четче, и я рассмотрел титанический торс богини. Она была облачена в иссеченные лезвиями мечей и топоров и испятнанные наконечниками стрел доспехи; сквозь многочисленные пробоины виднелись ужасающие раны. Ног я не видел — Сехмет будто стояла по пояс в крови. Ее руки были воздеты вверх: в одной она сжимала хопеш — кривой египетский меч, а в другой — пылающий факел. Мне стало страшно — не столько от этой демонстрации могущества и неукротимой ярости, сколько от того, что она была бы более уместна перед целым войском, а не одним человеком. Я с трудом выговорил последние слова, которые должен был произнести по правилам ритуала. Видение стало гаснуть, а к моим ногам упал массивный золотой амулет на короткой, тоже золотой цепи с застежкой. Я поднял его, тем самым совершив поклон. За дар в ответ на подношение и полагается поклон; но кинь богиня амулет мне в руки, я бы об этикете не вспомнил. Зато в остальном мог собой гордиться: провел обряд ничем не нагружая Сехмет, без подсказок, ни разу не сбившись.
Однако не за это же меня удостоили презента?