На трудном перевале

Делегация подошла к перилам балкона, и толпа не увидела в её рядах ненавистных для матросской и солдатской массы людей. Один из членов делегации, прапорщик морской дивизии Широкий, крупный мужчина с курчавой головой, старый социал-революционер, выступил вперед и произнес небольшую речь, в которой призывал защищать революцию от всяких попыток возврата старого строя и приветствовать Советы солдатских, матросских и рабочих депутатов.

Случилось нечто, чего толпа никак не ожидала. Вместо офицерского заговора она услышала от офицеров речи, в которых сквозила искренность. Офицеры приветствовали Советы. Произошел мгновенный перелом. Толпа кричала «ура» делегатам, аплодировала, радовалась этой неожиданности. Вскоре избранные делегаты во главе толпы пошли на вокзал приветствовать приезжавшего делегата Государственной думы.

* * *

Надо отдать должное адмиралу Колчаку: он ловко разыграл первый акт той драмы, которую ставила старушка история на сцене Севастополя. Революция развязала и вызвала на поверхность тот противоречивый процесс, который до этого шел глубоко в тайниках общественной жизни России. Один центр возник на линейном корабле «Георгий Победоносец», стоявшем на мертвых якорях у Графской пристани. Это была плавучая казарма, отведенная под штаб Колчака. Сам корабль ни в какую операцию по старости идти не мог, но на нем находился центр, противоположный возникшему на линейном корабле «Три Святителя»{34}, которому по боевой диспозиции предстояло во время атаки Босфора привлечь на себя огонь турецких батарей. Группа матросов этого корабля с ненавистью слушала разговоры о необходимости жертвовать своими жизнями для завоевания российской буржуазией Константинополя. Сами по себе линейные корабли «Георгий Победоносец» и «Три Святителя» не были силой. Но к «Георгию» тянулись такие матерые [182] зубры, как запивоха и мордобойца князь Трубецкой, адмирал Погуляев, Веселкин, а также подавляющая масса офицеров, сверхсрочных «шкур» и та часть матросов, которой дальнейшее развитие революции не сулило ничего хорошего. А таких было много, ибо флот комплектовался в основном из среды зажиточного крестьянства Мелитопольщиины, Одесщины и Крыма. При умелом руководстве все это можно было сплотить в грозную силу реакции. После разгрома в 1912 году адмиралом Эбергардом севастопольской партийной организации большевики еще не имели здесь своего центра, хотя новое мировоззрение, новые идеалы пролетарской революции уже нашли себе на многих кораблях флота точку опоры. На «Екатерине» — Платонов, на «Пантелеймоне» — Кирьян, на «Трех Святителях» — Мокшанчик, солдат Сапронов — в крепостной артиллерии, Асосков — в 7-м морском полку сплачивали вокруг себя лучшую часть матросов и солдат. Массы же пока колебались, боясь поражения и не зная, чем грозит победа германцев.

Но идти в бой под командой старых адмиралов массы не хотели, понимая, что если оставить им власть, то после победы адмиралы повернут дула своих дредноутов против революции и не оставят камня на камне от завоеванной с таким трудом свободы. Массы отшатывались от тех, кто обагрил свои руки в крови матросов, солдат и рабочих в 1905 и 1912 годах. Колчаку нужен был какой-нибудь приводной ремень для того, чтобы распространить свое влияние на массы. И он воспользовался мною и моими друзьями, чтобы создать видимость изменения взглядов офицерства. Левгофт, Широкий, я были совершенно искренни в своем порыве принять буржуазно-демократическую революцию и защитить свою новую родину. Колчак позволил нам выйти на балкон морского собрания и от имени всего офицерства говорить с матросами и солдатами. Пусть матросы до поры до времени думают, что подполковник Верховский, лейтенант Левгофт и прапорщик Широкий представляют мнение офицерства. Это давало Колчаку возможность тихо и не спеша брать управление массами в свои руки. А дальше, думал он, мы посмотрим, что делать и с массами и с теми, кого мы в первые дни использовали для того, чтобы их одурачить. [183]

* * *

Группа офицерской молодежи шла встречать посланца Государственной думы социал-демократа меньшевика Туликова; офицеры, кроме того, ожидали встретить на вокзале, и действительно встретили, представителей возникавшего Совета солдат и матросов. С тревогой думали офицеры, кто будут эти представители победивших масс. Вспоминались картины времен Французской революции, когда шедшие по городам Франции толпы народа несли на пиках головы дворян. Не повторятся ли в Севастополе сцены Лиона, когда с моста бросали в Рону «аристократов»?

Поезд с Туляковым опаздывал. Его ждали вечером, а он пришёл ночью. Это дало возможность офицерам и представителям солдат и матросов познакомиться, обменяться мнениями и сделать первый совместный шаг — написать воззвание к флоту, армии и рабочим Севастополя.