На трудном перевале

В своем приказе по Московскому военному округу от 11 июля 1917 года А. И. Верховский писал: «...Я пушками и пулеметами беспощадно подавил восстания и так же поступлю со всеми, кто пойдет против свободы, против решений всего народа...» В Нижний Новгород А. И. Верховский «вошел» как завоеватель. На улицах города были развешаны объявления, в которых говорилось: «Запрещаю кому-либо подходить к прибывшим со мной войскам ближе, чем на сто шагов. Те, кого я вызываю к себе, должны подходить с белым флагом и группой не более десяти человек. По всем приближающимся группам более десяти человек будет открыт огонь из пулеметов и пушек». В своих воспоминаниях Верховский не приводит этих документов и всячески подчеркивает «мирный» характер карательных экспедиций против восставших в июле 1917 года гарнизонов. Однако в воспоминаниях правдиво показано, как логика борьбы привела командующего Московским военным округом, поскольку он оставался в лагере Керенского — Корнилова, к применению насилия над массами. «Я применил насилие, — пишет А. И. Верховский, — только насилию массы уступили. Борьба в рамках демократии кончилась».

Описанный автором эпизод достаточно ярко рисует, в чьих интересах было применено насилие. После «операции» по подавлению выступления солдат в Нижнем Новгороде нижегородские купцы преподнесли Верховскому букет красных роз с запиской такого содержания: «От благодарных купцов Нижнего Новгорода революционному командующему». Случай этот заставил Верховского серьезно задуматься. «Неужели для них делалось все это?..» — задает он себе вопрос. [12]

В дни корниловского мятежа А. И. Верховский оказался среди той части офицерства, которая не пошла с Корниловым. И он рассказывает о своих разногласиях с Корниловым и корниловцами, которые привели его к разрыву с реакционным офицерством, а затем и к выходу из состава Временного правительства. Антикорниловская позиция Верховского того времени не вызывает сомнений, она отмечена Лениным в его письме от 24 октября 1917 года. Как известно, Ленин расценивал выход Верховского из состава Временного правительства, как результат натиска корниловцев, как показатель подготовки второго корниловского заговора{*1}.

Верховский приводит много интересных фактов, разоблачающих подготовку корниловского заговора, особенно в период Государственного совещания. Правда, в рассуждениях Верховского о Государственном совещании и корниловщине многое идет еще от его позиций 1917 года. Он не понимает, где проходил подлинный водораздел между революцией и контрреволюцией, и пытается искать его в самом Государственном совещании, где народ не был представлен. «Казалось, — пишет он о Государственном совещании, — между правой и левой стороной, между Чхеидзе и Родзянко лежит пропасть, которую невозможно перешагнуть...». «Пропасть» действительно существовала, но не между Чхеидзе и Родзянко, которые оказались по одну сторону баррикады, против народа. Эту пропасть нужно было искать за стенами Государственного совещания.

Как же получилось, что командующий Московским военным округом, который в июле 1917 года подавлял солдатские выступления, в августе отказался присоединиться к корниловскому мятежу?

Верховский разглядел в корниловцах силу, которая ведет к полной реставрации старого строя, несет с собой торжество самой черной реакции. Он увидел, что страна не может продолжать войну, и пришёл к выводу о необходимости скорейшей демобилизации армии. Вместе с тем как кадровый офицер Верховский по-своему любил русскую армию и мечтал о возрождении её могущества и силы. Между тем он понимал, что корниловщина ведет не только к торжеству реакции, но и к углублению пропасти [13] между офицерством и солдатами, к усилению ненависти солдатской массы к офицерскому корпусу, а следовательно, к распаду армии. Таковы были мотивы, которые поставили Верховского на антикорниловские позиции. Помимо этого, был еще, конечно, и откровенный страх, что поражение Корнилова откроет дорогу большевикам.