На цыпочках через тюльпаны (СИ)

Нужно ли приниматься за длительную работу, когда понимаешь, что не окончишь ее? Это только великим композиторам или актерам позволительно, когда они умирали, а их недоделанные вещи славились потом на весь мир.

Но я не Моцарт, а мое последнее дело – не «Реквием». Сомневаюсь, что Моцарт вообще подразумевал о своей внезапной кончине, мне же было выделено предостаточно времени, чтобы переосмыслить, взвесить «за» и «против».

Потому и сижу, смотрю в окно на голую ветку и ни о чем кроме нее не думаю. За моей спиной стена истыканная точками, которые лишний раз напоминают о безыдейности моего существования.

Встаю. Спускаюсь вниз, прохожу мимо дремлющего на диване отца, на полу возле него разбросаны газетные листы. «Скончался лидер КНДР Ким Ир Чен» - пестрит заголовок, а под ним фотография вождя корейцев.

Направляюсь прямиком к кухне. Запах горохового супа-пюре, моего любимого, возвращает на мгновение к уюту, но быстро улетучивается, оставляя тело полым.

Мама неторопливо помешивает в кастрюле и смотрит какое-то ток-шоу.

Она не задумывается о Киме, потеря лица Северной Кореи ее ничуть не тревожит.

- Феликс, проголодался сынок? – с заботой спрашивает она, обратив на меня внимание.

Я покорно киваю, хотя совершенно не голоден. Мама не жалеет и наливает полную тарелку, достает хлеб и садится рядом.

Глотаю через не хочу, тошноту и слабость.

Мама листает каналы и останавливается на новостях, где ведущая с приятным лицом сообщает:

- Похороны Ким Чен Ира состоятся 28 декабря в Пхеньяне. Пост лидера страны возьмет его сын Ким Чен Ын.

И тут, выносит, примерно так же как в тот день, когда я увидел Троя с гипсом на руке. Будто отстраняюсь от происходящего, потому наблюдаю за собой со стороны. Оцениваю, делаю выводы и неодобрительно качаю головой в разные стороны.

Мама с гордостью, и с плохо скрываемым горем смотрит на меня и то ли плачет, то ли улыбается. Непонятно.

Тишина. Несмотря на разговоры о Киме, храп отца из гостиной. Редкая тишина, она не каждому человеку открывается. Мама ее тоже ощущает, мы с ней на одной волне.

- Мамочка, - чувствую, что к горлу подступил ком. - Я боюсь.

В руке ложка, гороховый суп жадно поедает мои слезы.

Мама обнимает меня, прижимает к груди. Я слышу стук ее сердце, и он меня успокаивает. Это, наверное, первый звук, который я вообще слышал, пока находился в утробе – был стук сердца матери.

- Не бойся, - шепчет она. – Я рядом.

И на этот раз никаких: «Господь не позволит». Мама рядом!

И я вдруг засмеялся. Меня просто пробило на смех… так это все глупо.

Про новое

Рождественские каникулы у Троя в школе. Брат рад до беспамятства.

Я больше не называю праздники «последними». Больше ничего «последнего» в моей жизни. Последнего – не существует в принципе. Нельзя войти в одну реку дважды. Каждое мгновение в жизни отныне Новое, Первое. Мы решили пригласить Михаль с Рони на праздник. Они с радостью согласились встретить Рождество. Надеюсь, что все пройдет нормально. Немного волнуюсь, переживаю за свое состояние.

Сейчас обычные вещи и дела кажутся просто непреодолимой трудностью, но я не сдаюсь. Обещаю это себе.

Про отца

Я не знаю, зачем сейчас это все вспоминаю, но раз уж вспоминается, то значит, имеет место быть.

Дело было так. Однажды всей семьей мы поехали на море. Трой тогда был совсем мелкий, года два, а у мамы еще были длинные волосы и Питер тоже с нами. В общем, приехали в самый штиль. Небо без единого облачка, палящее солнце, синее море, ничто не предвещало того, что случилось в конце нашего путешествия.

Отчетливо помню ту невесомость, когда лежал на воде спиной. Те нечастые волны, то поднимали, то опускали меня. Я нырял, доставая до самого дна, и удерживая дыхание настолько долго, насколько мог. Усаживался на желтый морской песок и смотрел сквозь очки на проплывающих надо мной людей. Мне тогда казалось, что никто меня не замечает, и я могу неожиданно возникнуть перед человеком и напугать его. Сидел бы на дне всю свою жизнь. Мечтал даже, что в будущем ученые сделают возможность наращивать жабры, тогда бы вызвался подопытным. Только Питер знал, где я, в своем мирке. Он гавкал и сновал у берега, дожидаясь, когда, наконец, вынырну. И завидев меня, пес несся навстречу со всех лап, пуская слюни в соленую воду.

Тем не менее, не успев толком отдохнуть, неожиданно налетел шторм. Поднялся такой ветрина, что наш пляжный зонтик откинуло далеко назад, и его потом пришлось искать минут десять, наверное.

Стало резко холодно, и все отдыхающие как один быстренько собрались и уехали. А мы почему-то замешкались и остались. Не помню, по какой причине, единственное, прятались в тени огромного дерева, держась друг за друга. Таких волн я никогда в своей жизни не видел. Папа держал меня за руку и всякий раз, когда на море с шумом обрушивалось на пустынный пляж, он хлопал меня по плечу и восторженно вскрикивал: «Феликс, ты видел? Вот так шибануло!». Он дивился чуду природы, точно ребенок и радовался всякий раз, когда стихия вновь и вновь показывала свою власть.