На цыпочках

Я отодвинул со лба прилипшие к нему волосы и сквозь бегущую по лицу воду посмотрел на блестящую гаревую насыпь железной дороги, преградившую мне путь. По ней в обе стороны, на восток и на запад, по нескольку раз в день, как мне было известно, проходили длинные груженные чем-то товарные поезда, но сейчас насыпь была пустой и только односторонняя улица тянулась по правой от нее стороне. Длинная стена учреждения здесь кончалась, и за ее углом, еще метрах в ста, видны были какие-то кирпичные и железные сооружения, может быть, железнодорожные или, наоборот, относящиеся к тому учреждению, которое ограждалось стеной. Направо, до железнодорожного моста, построенного из ржавых ферм, и наверное, дальше — но там я уже не мог видеть — все продолжалась эта насыпь и больше ничего не было, кроме бесконечного ряда разнообразной и сложной архитектуры, но ужасно закопченных и давно не ремонтированных домов. Я знал, что этот ряд домов делился на несколько кварталов, неоднократно пересекаясь перпендикулярными ему и параллельными между собой улицами, но отсюда мне этого не было видно, а за насыпь сейчас, постепенно светлея, с ощутимой медленностью уползала тяжелая дождевая туча. Стоя под убывающим дождем, я костенел на углу, вперившись взглядом в перспективу уходящей вдаль, хоть и односторонней улицы; думать я ни о чем не думал — просто стоял. В таком раздумье я оставался некоторое время на углу, потом еще раз отодвинул со лба слипшиеся волосы и, размазав воду по лицу, нерешительно двинулся в сторону улицы, не зная, для чего я туда иду, тем более, что там ввиду постепенного прекращения дождя в трех-четырех парадных уже начали появляться любопытные лица прохожих, которые, очевидно, дожидались, когда совсем закончится дождь. Я механически отметил про себя их присутствие, уже не пытаясь делать из этого никаких выводов, так как мое напряжение сменилось тупым и тяжелым безразличием. Я холодно понимал, что эти люди будучи свидетелями и опасны, и обличительны для меня, но я не испытывал от этого никакого страха, ни даже покорной обреченности, — я просто перестал учитывать их. Правда, где-то вдалеке, в сознании мелькнул какой-то отрывок мысли, что, может быть, мне не идти дальше, а вернуться назад, раз они уже и здесь, но я даже не стал думать об этом, продолжая по инерции идти по улице, пока и эта инерция не прекратилась, и тогда, остановившись, я увидел, что я не дошел до этих людей, а стою рядом с какой-то широкой, обрамленной рустованным наличником дверью. Не отдавая себе отчета, зачем я это делаю, я повернулся и, толкнув дверь, вошел в подъезд. Вряд ли я собирался спрятаться там, вернее всего, просто хотел, чтобы хоть какое-то время меня никто не видел, — расслабиться, забыться на мгновение, — а может быть, я хотел покурить. Я оказался на широкой выложенной выщербленным кафелем площадке, а для того, чтобы подняться по лестнице, ее нужно было обойти с той стороны. Мне некуда было подниматься по этой лестнице, но я зашел с той стороны и там увидел, что сбоку от нее существуют еще две ступеньки, ведущие вниз. Я спустился туда и оказался в каком-то закутке, небольшом, но в котором было достаточно места, чтобы там покурить. Но когда я с трудом вытащил из кармана размокшую пачку, в ней не нашлось ни одной пригодной для курения сигареты: вздувшиеся и грязно-желтые, они расползались в пальцах, выворачивая пристающий табак; да и спичек я, поискав, не обнаружил. Скатав пачку в почти круглый комок, я выбросил ее подальше, в самый угол под лестницу, где уже было достаточно всякого сора. Я повертел головой, чтобы поправить натерший мне шею воротничок, подергал лопатками, потому что рубашка все никак не отлипала от спины — теперь, когда я находился в сухом, защищенном от дождя, который, правда, уже прошел, месте, я снова стал чувствовать всякие неудобства — и, готовый идти назад, повернулся.

Но я, видимо, еще не был готов идти назад, во всяком случае, не совсем, что-то беспокоило меня: какое-то ощущение, возникшее недавно, только что, может быть, даже здесь, под лестницей, но о чем я забыл, собираясь закурить. Возможно, я что-то видел здесь, что-то, что показалось мне важным, и, может быть, оно лежало на полу или еще где-нибудь. Я в рассеянности поискал глазами в углу, куда минуту назад бросил смятую сигаретную пачку, потом по наклонному, образованному поднимающейся над моей головой лестницей потолку, и наконец я обнаружил ту вещь, которую искал, на которую я незадолго до этого смотрел в упор и не замечал ее, собираясь заняться курением сигареты, и которая к тому же была не вещь, а совсем наоборот, была проломом, брешью в кирпичной кладке наружной стены, и эта стена выходила не на улицу, а во двор.