На цыпочках

«Шпацкий знает меня как облупленного, — думал я, — и даже лучше. А он теперь здесь. Да, он добился всего, чего хотел. Недаром же у него такой опыт игры в «мясо». И вот он здесь. Вместе с другими десантниками маневрирует в холмах. Потому-то они и передвигаются с такой быстротой и потому все время оказываются на моем пути. Теперь мне понятно, откуда у меня тогда появилось ощущение детства. Нет, не от самости (тогда еще не было самости) — от этой быстроты. Да, Шпацкий. Вот уж кому «любить и лелеять», а мне... Я в детстве мечтал поскорее вырасти и стать взрослым, чтобы, находясь среди свободных и равных людей, избавиться от этого страха навсегда.

И вот растешь, растешь и становишься взрослым, становишься гражданином, уважающим законы и правила (не только правила движения, но и вообще), развиваешься, читаешь книги, журналы и газеты, приобретаешь убеждения и взгляды на жизнь, и вокруг тебя такие же люди, сознательные, взрослые и как будто бы равные, но среди них всегда найдется человек из твоего детства, чтобы учить и растлевать их.

Нет, это опять детство. Оно разыгралось во мне. В самой печени. Это — Родина. Эти холмы — Родина? Ну, конечно же, Родина. Да тут и думать нечего — ежу понятно, что Родина.

А моя комната, жена, кот? — спросил я. — Это — Родина? Да, конечно, это тоже Родина, — ответил я, — тоже Родина, только это не понятно ежу. Ну и черт с ним! — подумал я. — Черт с ним, с ежом. Пусть ему это будет непонятно. А мне это понятно, и я это люблю. Потому что там моя жена. А кроме жены там кот и рояль с Бетховеном. И барометр. И голубые обои в полосочку, и толстые стены. А главное, там можно ничего не бояться: там безопасность. Да, безопасность. За нее, за эту безопасность, надо, необходимо бороться и даже, если понадобится, отдать свою жизнь.

Что ж, я готов. Я буду бороться. Я, конечно, не десантник, но ведь не одни же десантники отдавали свои жизни за Родину? Были и другие. Безымянные герои. Моя родина знает немало таких имен. Я тоже буду бороться. Я отдам».

Я миновал центральный пост, только отметив его про себя и не приняв никаких мер предосторожности, так как солдаты спали. Просто спали, привалившись плечами к барьеру и раскинув ноги, обутые в тяжелые пыльные башмаки. Я прошел неподалеку, спеша как можно скорей выйти к Скипидарскому Протоку. Я теперь ничего не боялся — все пересилило мое желание прорваться домой.

Эту часть пути я прошел быстро и без каких-либо приключений, а на последний холм взобрался почти бегом.

Здесь, на холме, я залег. Я пока не видел опасности, но здесь она должна была быть. Это был последний участок пути, и вряд ли тогда, не дождавшись меня у трактора, они вернулись на спираль. Вряд ли: верней всего, они дожидались меня где-нибудь здесь. Может быть, они опять прятались за трактором, только с той стороны, или были где-нибудь здесь, на моем холме, на одном из склонов; а может быть, они разделились и теперь находились в двух местах сразу, чтобы им удобней было взять меня в клещи, кажется, есть такой прием. Впереди, и немного справа, за перевалом следующего холма, возвышалась буро-красная кирпичная водонапорная башня — очень удобное место, для того чтобы спрятаться, — но «близок локоть...» — это была уже не их территория. Между тем холмом, на котором я лежал, и другим, с башней, уже проходила граница. Это была неглубокая и неширокая траншея, огибавшая подножие моего холма и дальше уходившая налево, за соседний холм с ржавым трактором — куда она шла дальше, не имело для меня никакого значения. Важно было то, что она была совсем близко: всего каких-то две сотни шагов. За ней я уже мог ничего не бояться.

И вот теперь я лежал на холме, стараясь угадать, с какой стороны мне устроена засада.

«Если они спрятались за трактором, — соображал я, — то мне нужно взять вправо, чтобы успеть первым добежать до траншеи; если же они на той стороне моего холма, то я должен буду, наоборот, рвануть влево. Это немного дальше до траншеи, но и тогда — ничего. Хуже всего, если они караулят меня с двух сторон. Бежать прямо — для меня ближе всего, но в этом случае я даю им возможность бежать не вдогонку, а наперерез — это хуже».

— Ничего, — сказал я. — Они, конечно, сильные и отважные, десантники — но бегать... это и я неплохо умею.

Все же я решил немного полежать и посмотреть, чтобы попусту не рисковать. Теперь, когда я был уже почти у цели, это было бы просто глупо. Даже и безответственно. Я внимательно смотрел, но нигде не было никакого движения, и я уже собрался было вскочить, когда из-за водонапорной башни показалась и тут же исчезла чья-то рука. Только мелькнула на мгновение — и пропала, исчезла. За водонапорной башней. Уже по ту сторону траншеи. То есть — на другой территории! Мелькнула и исчезла. Я не поверил.

«Может быть, это чепуха, может быть, это от напряжения? — не поверил я себе. — От напряжения зрения. Померещилось... Тогда почему же рука, а не голова?»

Но тут показалась и голова. Нет, голова еще не успела показаться, только берет, и я сразу же упал грудью и лицом в землю.