На твоей стороне

Дима понимал это желание, ведь сам, когда ехал к Юле на руках с Зоенькой, всю дорогу вдыхал запах малышки, не сравнимый ни с чем. Павел еще хмыкал, сидя за рулем, но помалкивал, понимал, что шефу большего и не надо, ведь его драгоценность с ним, в его руках. Для настоящих родителей нет ничего важнее, чем живой и здоровый собственный ребенок. А Дима и считал девочку своей, хоть и не приходился биологическим отцом, да и несущественно это было. Он мыслил, как Юля — главное, что чувствует душа, а его душа была полностью настроена на своих принцесс. Да Жаров и сейчас не понимал, почему тогда решил удочерить Зою, просто знал, что хочет этого, и самое главное — не ошибся. Для него девочка была важна и очень дорога. Мужчина не мог допустить, чтобы прекрасная малышка все детство провела в детдоме, как и другие детки, тоже заслуживающие счастья. Это было бы неправильным.

И сейчас Дмитрий осознал, как вовремя он открыл сущность Василисы, и совсем не пожалел о быстром принятии решения о разводе. Василиса была черствым человеком. Падкая на его деньги, она не нуждалась в таком крошечном счастье. А ведь удивительно, ребенок, малыш, такой маленький, хрупкий, совсем крошечка, а приносит с собой в этот мир безграничное, просто невероятно огромное счастье, которое в силах понять только нормальные здравомыслящие люди.

Когда Дима увидел маленькое тельце практически раздетой и кричащей на всю комнату Зои, он пришел в ярость. Мужчине настолько стало жалко беззащитного ребенка, что он готов был убить Захара за то, что тот вообще посмел прикоснуться к его девочке. Конечно, он отомстил за Зою, и не позволил полиции забрать этого урода совсем безнаказанным, и надеялся, что там, за решеткой, он получит свое.

— Записки ты присылал? — строго спросил Дмитрий, смотря, как Захар отплевывается от крови. — Я не слышу ответа!

— Тфу. Записки! — зло выплюнул мужчина тридцати двух лет и, приподняв голову, посмотрел на Жарова из-подо лба.

— Твоя работа?

— Ну, моя. Моя! Надеюсь, хоть немного довел суку до истерики, — за оскорбление Юли Захар получил неслабый удар в живот, отчего застонал на всю комнату.

— Говори, мразь, как подкидывал! Признавайся! Сообщники были? Говори!

— Да сам я, сам подкидывал, когда Юлька оставляла кабинет открытым. Она же вечно такая невнимательная, когда мысли все о детях, вот и лоханулась, овца.

— Как ты посмел, ничтожество, выкрасть ребенка? Как у тебя рука поднялась?

— Дочку себе захотел. Чтобы нянчиться, — ехидно ответил тот, слегка улыбаясь.

— Если хотят детей, то не крадут их. Зоя не вещь, с которой можно поиграть, а потом выбросить, когда надоест!

— А мне хотелось именно эту девчонку, чтобы Юлька знала, что такое боль! Чтобы не я один страдал!

— Отчего ты страдаешь? У тебя разве есть сердце?

— А как я, по-твоему, живу? Хотя, да, ты прав. Из-за этой твари от меня практически ничего не осталось, — зло выплюнул Захар, и через миг оказался опрокинутым вместе со стулом жгучим ударом в скулу.

— Лучше тебе закрыть рот, и не выражаться так гадко о Юле, — предупредил Дима, вытирая костяшки после очередного удара.

— Да ты что? Думаешь, она такая святая, какую собой представляет? Да врет она все!

— Лучше заткнись!

— Да, аборт она сделала. Аборт!

— Что ты сказал? Повтори, что ты только что сказал!

— Тварь она, избавилась от моего ребенка! Ненави… — Захар снова завалился вместе со стулом, и на этот раз, похоже, хрустнула его челюсть.