На участке неспокойно

— Как хочешь, так и понимай, значит.

— Ты не обижайся. Я, к примеру, спросил это потому, что никогда не видел вашего брата.

— Ты, наверно, думал, что мы особенные?

— Ничего я не думал, зачем мне это! Прочти что-нибудь, а? Душещипательное такое… Давай выпьем сначала. Везет же мне, и так и далее!

Анатолий выпил, достал папиросу и. скосив глаза на Риту, застучал мундштуком по столику. Степан влюбленно смотрел на него, до конца еще не постигнув важности открытия нового знакомого.

— Экспромт хочешь?

— Чего?

— Экспромт?

— Это что? Водка какая заграничная? У нас, и так и далее, деньжат маловато. Не хватит, поди.

Анатолий покровительственно махнул рукой:

— Темнота!

Он снова, будто случайно, взглянул на Риту и, прикусив губы, взял в щепоть подбородок.

Поэт, устав от дел, недаром В кафе встряхнуть мозги зашел —

Он встретил здесь тебя, Хабаров,

И вдохновение нашел!

Степан, как поднес ко рту стакан с пивом, так и застыл. Это было совсем непонятное что-то. О нем, о Степане Хабарове, оказывается, можно говорить стихами!

Значит, он не пропащий человек, и так и далее? Жена напрасно ругает его самыми последними словами, когда он выпьет.

— Здорово! Повтори-ка еще!

Анатолий прочел четверостишие, сделав небольшую паузу перед словами: «Встретил здесь тебя, Хабаров».

— Выпьем! Ты же гений, и так и далее! Прямо Пушкин! Нет, этот, как его, вот позабыл фамилию… Здорово! Давай тяни! Пушкин! Ей-богу, Пушкин!.. Идет. — вдруг низко склонился Хабаров. — Красавица!.. Эх, сбросить бы мне годочков десять. Садись, дорогуша, садись! Чего тебе? Водки? Пива?

Горлова сверху вниз посмотрела на Хабарова, скривив тонкие сильно накрашенные губы, и присела.

— Я очень рад, — раскланялся Анатолий. — Так что же вы все-таки выпьете?

— Что вы! Я не пью… Пожалуйста, оставьте ваш стакан и пойдемте отсюда, здесь так душно…

Анатолий взглянул на часы и, словно что-то вспомнив, сказал Степану поспешно:

— Прости, старик, я тебя должен оставить.

— Огонь баба! — с завистью произнес Степан.

— Ничего особенного, — пожал плечами Анатолий и поднялся из-за столика.

— Ничего особенного, — передразнил Хабаров, оставшись один. — Знаю я тебя, и так и далее… экспорт…

Анатолий проснулся и долго с закрытыми глазами прислушивался к легким шагам, раздававшимся у его изголовья. «Кто это? Катя?» — спрашивал он самого себя и не искал ответа. Ему почему-то казалось, что как только тайна перестанет быть тайной, так обязательно произойдет что-нибудь ужасное.

— Ты еще долго будешь валяться, милый?

Анатолий соскочил с кровати и уставился перед собой полупьяными глазами:

— Ты?

— Я, милый. Почему это тебя удивляет?

— Я считал, значит…

Он запнулся, не зная, что сказать. К нему, широко улыбаясь, шла Рита. На ней был небрежно застегнутый цветной шелковый халат.

— Ты напрасно что-то считал, милый, — протянула она к нему руки.

Он приподнялся, начал жадно целовать ее…

Завтракали на кухне. Перед ними стояло несколько бутылок пива и графин с водкой, настоенной на лимоне.

— За твое счастье, — подняла первый тост Рита.

— За наше счастье, — поправил Анатолий.

Мысли о Кате, начавшие было тревожить его, исчезли, не оставив в душе следа, и мир снова показался ему прекрасным. Он посмотрел на Риту и, еще раз чокнувшись с ней, неторопливо выпил. Она выпила тоже и пьяно расхохоталась, стараясь поймать вилкой патиссон.

— Ты, значит, что?

— Вспомнила, какой ты был вчера!

— Я что-нибудь натворил?

— Ты замучил меня стихами. До двух часов ночи читал… Помнишь экспромт? «Я хочу о любви говорить, я хочу о любви молчать?..» Ты должен записать это мне в альбом!

— С удовольствием!

— Я даже плакала, когда ты прочитал мне это стихотворение, — опустила глаза Рита. — Ты такой талантливый, милый. Катя, наверно, без ума от тебя… Она не рассердится на меня?

— Люди искусства свободны во всех отношениях. Катя это прекрасно понимает и никогда не упрекнет тебя, во-от… Впрочем, ты можешь ничего не говорить ей.

— Хорошо, только ты больше не мучь меня стихами, милый…

Над Янгишахаром поднималось солнце. Небо, умытое утренней свежестью, расстилало перед ним голубой ковер. Воздух наполнялся гулкой приступавшего к работе города…

2

Иван Никифорович недобро сверкнул глазами, грузно вышел из-за стола, опустил вдоль тела невольно сжавшиеся руки.

— Явился?

— Явился, папаша, — весело ответил Анатолий. Он сделал вид, что не заметил недовольства тестя. — Как вы тут без меня? Живы-здоровы, значит?

— Где шлялся?

— Далеко, во-от. Только не «шлялся», папаша, зачем так грубо? У тебя дочь врач, зять поэт, Привыкай к культуре.

— Я тебе привыкну!

— Папаша, папаша, осторожнее, — отступил Анатолий. — В век атома и кибернетики кулаками, значит, не машут. Запомни это крепко.

— Бессовестный! — остановился Иван Никифорович.

— Ты посмотри, который теперь час? Тебя двое суток дома не было. Разве можно так делать?

— Папаша, во-от, значит…

— Помолчи, не перебивай. Вспомни, что говорил, когда приехал? Я поверил тебе, впустил в дом. Думал, ты действительно человеком стал. Как же понять все, что ты творишь?

— Не горячись, — попробовал улыбнуться Анатолий.