На участке неспокойно

…Катя неторопливо сняла с себя мокрое белье, надела сухое, подошла к зеркалу и замерла, продолжая думать о Сергее.

Нет, она не отступится от него, что бы ни случилось. Она будет неотлучно находиться рядом с ним. Только бы он захотел этого. Годы идут. Ей уже скоро исполнится двадцать пять лет. Ее одногодки давно имеют семьи. Чем она хуже других? Ну и что же, что у него такая беспокойная работа?

«Ах, Сережа, Сережа, ты даже не представляешь, как я люблю тебя! Будет все хорошо!»

Отовсюду, куда бы она ни посмотрела, на нее глядели влюбленные, такие родные голиковские глаза. Сергей властно завладел всем ее существом, и она радовалась этому неожиданному плену, радовалась, как школьница, получившая пятерку по любимому предмету.

За дверями раздалось тяжелое шарканье отцовских ног. Он даже летом, в самые жаркие дни не снимал кирзовых сапог: боялся простуды.

— Ты скоро, Катерина?

— Сейчас.

— Поторапливайся.

—' Ужинай без меня. Я не хочу есть.

— Ты не хочешь, мы хотим.

«Кто это «мы»? Кого он имеет в виду? Может быть…»— Она не произнесла того, что готово было сорваться с языка. Страх, парализовавший ее во дворе, появился снова, и тут же все померкло вокруг. Сергей со своей любовью ушел куда-то далеко-далеко. Около нее уже находился другой человек. Тот, что однажды, как аор, проник в ее жизнь и отнял все, что было для нее дорого и свято…

— Где он, папа?

Катя выбежала из спальни, присела на корточки перед отцом, взглянула в его глубокие, такие же, как у нее, синие-синие глаза.

— У тебя в кабинете.

Да, это был он, ее прежний муж, Анатолий Депринцев. Он почти не изменился. Те же прямые, гладко зачёсанные назад рыжеватые волосы, тот же раздвоенный длинный подбородок, тот же с горбинкой острый нос, те же трусливые глаза, даже те же брюки и рубашка. Словно ничего не произошло. Словно не было двух с половиной лет, прожитых без него в Янгишахаре.

— Что же ты остановилась, Катюша? — нерешительно сказал Анатолий, закрывая книгу, которую держал в руках.

— Любуюсь тобой, — недобро усмехнулась Катя.

Он нервно передернул плечами, достал из кармана

папиросы и спички, но не закурил, а снова раскрыл книгу и положил ее на диван.

— Не сердись.

— Зачем ты приехал?

— К тебе.

— Ты мне не нужен.

— Катенька, — Анатолий шагнул к ней и попытался обнять. — Ну не сердись, дорогая… Я виноват… Теперь это все позади. Давай все обсудим. Тебе тоже, наверно, надоело жить одной. Я все время только и думал о тебе. Во-от…

— Не о Пушкашевской?

— С ней у меня ничего общего не было. Влип по глупости… Поверь, я столько перенес. Мне так не хватало тебя, твоей любви, всего, что ты сделала для меня, пока мы были вместе. Не сердись, пожалуйста! Ты такая злая, будто я совершил преступление.

— Подлый ты, Анатолий. Был и остался подлым.

— Катя1

— Это все, что я мо. гу сказать.

Она вышла из кабинета. В ее голове перемешалось все: счастье, которое еще никогда не глядело на нее такими удивительно ясными глазами, и горе, явившееся нежданно-негаданно. Она кусала обескровленные губы и, глядя в окно, бессознательно водила пальцем по мокрому стеклу.

— Доченька!

— Чего, папа?

Иван Никифорович, должно быть, давно стоял около нее. У него был виноватый взгляд, в руках поблескивали граненые рюмки. Она посмотрела на стол — увидела только горлышки не раскупоренных бутылок.

— Зачем это?

— Неудобно… Анатолий…

— Ах, Анатолий!

Удивительно, почему еще минуту назад ее терзали какие-то сомнения? Разве она, как только узнала о приезде Анатолия, не решила, что делать? У нее сразу же созрел план — она обо всем собиралась рассказать Сергею. Он хороший человек. Его не придется убеждать — он поймет все.

— Ну вы тут гуляйте, а я пойду. Пить вы мастера…

— Катерина! — неуверенно позвал Иван Никифорович.

— До свидания, — хлопнула Катя дверью.

Старик тяжело поднялся к подошел к открытому окну, около которого только что стояла дочь. В горле у него запершило, и он тут же возвратился на место, с трудом сдерживая появившиеся на глазах слезы.

ВЕЧЕРОМ В ПАРКЕ

1

Городской парк сверкал бесчисленными разноцветными огнями. У входа, под аркой, алело широкое полотнище с традиционным приветствием: «Добро пожаловать!»

Два репродуктора, установленные с обоих концов полотнища, дрожали от резкой, надрывающей душу музыки — директор парка любил джаз.

Слева от входа, вдоль широкой аллеи, рядами тянулись синие, зеленые, красные постройки — здесь размещались кинолекторий, шахматная секция, бильярдная, читальня. Справа, окруженный высокими тополями, стоял ресторан.

Летний кинотеатр и эстрада находились в глубине парка. Танцплощадка была расположена посередине, около тира и двух киосков, в которых продавали то пиво, то прохладительные напитки, то мороженое.

Три постоянных завсегдатая парка — Эргаш Каримов, Равиль Муртазин и Жора Шофман, посетив ресторан, прогуливались по главной аллее. Друзья были в таком состоянии, когда ни для кого из них не было ничего такого, чего бы они не решились сделать. Особенно усердствовал Эргаш Каримов — самый старший из тройки, который, собственно говоря, являлся душой этой бесшабашной компании.