На углу, у Патриарших...

«Как объяснить ей, что она сейчас должна уйти, что сегодня со мной опасно, смертельно опасно? — мучительно размышлял Никольский. — Сказать напрямую? Но ведь тогда она не уйдет! Она гордая, отчаянная, ни черта не боится! По крайней мере, за себя не боится! А за меня — боится! И не бросит меня одного! Заявит: мне, мол, будет страшнее вдали от тебя, чем рядом! Да, в конце концов, посчитает ниже своего достоинства уйти! Что же делать?..»

— Быстренько умывайся, — распорядилась Наташа. — Ужинать будем… Почему хмурый такой?

— Встал не с той ноги, — промямлил Никольский. Слова не шли с языка, будто вязли.

— Вот горе! — рассмеялась Наташа. — Пойди, приляг на минутку — и встань с другой. Не порти мне настроение!

«Выход один, — думал между тем Сергей, — обидеть ее. Прогнать без объяснений. Тогда сама убежит. И больше не вернется. Не вернется?! — вдруг ужаснулся он этой мысли. — Никогда?! Никогда… А зачем тогда жить, ради кого работать?! Нет, не могу! Нет!..»

Никольский плотно задернул шторы и сел на диван. «Я потеряю ее, потеряю! — металось в голове. — Но если она не уйдет, то может погибнуть! Этого я тоже не перенесу! Лучше потерять ее живой, чем мертвой! Решайся, мент!»

И он решился.

— Слушай, ты не могла бы у себя переночевать? — невнятно спросил Сергей Наташу.

— А что случилось? — забеспокоилась она.

— Ничего. Просто хочется побыть одному, — пробубнил Никольский себе под нос.

Наташа с тревогой взглянула на него, присела рядом и обняла за плечи.

— Собрался куда-нибудь со своей пушкой? — произнесла она ласково, но с тревогой.

— Никуда! Клянусь! На дежурство завтра — сама знаешь! — Своей горячностью Никольский едва не погубил задуманный план. Но тотчас опомнился. Он должен взять себя в руки.

— Тогда в чем дело? — успокоившись, осведомилась Наташа.

«Я не могу, не хочу ее терять! — мысленно закричал Сергей. — Но пусть лучше будет жива, вот что главное! — Тут же одернул он себя. — Решайся, мент, решайся!»

— Объяснил вроде. Хочу побыть один. С тобой не случается?

Сергей попытался произнести все это резко, да не вышло. «Слюнтяй ты, опер!» — заключил он мысленно.

— Нет. Одной мне плохо.

Никольский вздохнул. «Лучше потерять ее живой, чем мертвой», — повторил он про себя. И наконец почувствовал, что может преодолеть внутренний барьер.

— А мне — по-разному. Иногда лучше — когда сам по себе! — громко сказал Сергей. На сей раз получилось действительно резко, даже грубо. Наташа убрала руки с его плеч.

— Вот как?..

— Ну, накатило… — виновато произнес он. — Не сердись. Оставь меня, пожалуйста, — добавил он упрямо. — Завтра все пройдет.

Наташа поднялась с дивана.

— То есть временно разлюбил, — с обиженной усмешкой заключила она. — Интересно… Как ты это себе представляешь? Захотел — позвал, захотел — выгнал. И думаешь, я вернусь?! — повысила она голос.

— Не знаю… — поник Сергей.

— Хорошо. Я поехала. Ужин на плите, — сообщила Наташа холодно.

— Спасибо, — буркнул Никольский.

— Сергей… Перестань дурить. Гадко ведь… — вдруг попросила она, да так нежно — он едва не выдал себя.

— Я не дурю… — насупился Сергей.

— Очень тебя прошу… — с болью в голосе сказала Наташа.

Сергею опять пришлось собираться с духом. Он несколько раз мысленно повторил свое заклинание: «Лучше потерять ее живой, чем мертвой». Но помогло не очень. Сергея только на то и хватило, чтобы с тупой настырностью брякнуть:

— До свидания!

— Да никуда я не поеду! — взорвалась Наташа. — Ты с ума сошел! Как мириться будешь? Кретин! Я же простить не смогу.

— Поедешь, — по-прежнему тупо и настойчиво тянул

Никольский. — Потому что я так решил.

Наташа молча вышла в переднюю, сняла с вешалки свой плащ. Она не спешила, хотелось верить: «Сергей выскочит, остановит…»

Некоторое время Никольский мучительно боролся с собой. Потом махнул рукой, вскочил и бросился в прихожую вслед за Наташей.

Она уже оделась и отпирала наружную дверь, когда он окликнул:

— Наташа, девочка!

Она обернулась, шагнула к нему, обняла и ткнулась лицом в грудь.

— Господи, я подумала, сейчас выйду — и конец! — почти простонала Наталья. — До того страшно было!.. Хуже смерти. Не стыдно тебе?!

— Стыдно… — честно признался Сергей. Он чувствовал, что малодушничает, что не имеет права вести себя так, как ведет…

— Как же ты мог?.. — продолжала Наташа дрожа. — И руки — словно ледышки. Что с тобой? Не молчи!..

Но Никольский уже снова овладел собой.

— Зонтик забыла, — сказал он деревянно. — А вдруг дождь пойдет? Промокнешь.

Наташа отшатнулась. Звонко хлестнула пощечина.

Хлопнула дверь, и Никольский остался один, как того и хотел. Он вернулся в столовую, сел на диван и согнулся, закрыв лицо ладонями. «Потерял ее, потерял!» — кричало у него в душе.

Ожили старые часы, висевшие на стене: из них выглянула птичка и закуковала. Никольский схватил с дивана подушку, швырнул ею в часы. Попал. Птичка спряталась, переждала секунду, опять появилась и закуковала без удержу — много-много раз. «Долгую жизнь мне предсказывает, — подумал Сергей. — Долгую одинокую жизнь… На что она мне?..»